холодильнике какие-то продукты, на скорую руку приготовил легкий завтрак — картофель «фри», растворимый кофе, яблочный пирог. Она с восторгом встречала каждое предложенное им блюдо.

С тех пор как в половину девятого вечера умер ее отец, Франни только отрывочно могла воспроизвести происходящие события. Питеру стало плохо еще утром, но он наотрез отказался от предложения Франни отвезти его в больницу. Если ему суждено умереть, сказал он, он хочет сделать это у себя дома.

И вот все кончено. Впрочем, не только с Питером. Франни подумала, что единственным человеком в городе, как и она, не заразившимся страшной болезнью, был шестнадцатилетний брат Эми Лаудер, Гарольд. Сама Эми уже давно была мертва, хотя в ванной ее дома все еще висел ее любимый махровый халат.

Сегодня Фран никуда не выходила и никого не видела. Утром она пару раз слышала звуки проезжающих машин, а один раз ей показалось, что кто-то выстрелил из автомата, но это было все, что она слышала. Гнетущая тишина создавала впечатление нереальности происходящего.

А может, это и к лучшему. Франни было о чем подумать.

Вот уже час она сидела за столом с отсутствующим выражением лица. Ее мозгом владели две мысли, казавшиеся одновременно взаимосвязанными и совершенно не относящимися друг к другу. Первой мыслью было, что ее отец мертв; он умер дома, как и хотел.

Второй мыслью было — чем заняться днем. Стоял прекрасный летний день, какие в это время года не редкость в Мэне, на радость туристам.

Солнце светило прямо в лицо Франни. Прекрасный день, а ее отец мертв. Существует здесь какая- нибудь связь или нет?

Внезапно овладевшая ею со вчерашнего дня апатия начала сменяться страхом. Она боялась оставаться в доме, боялась этой тишины, боялась…

Я могу уехать в любой момент, подумала Франни.

Да, она, безусловно, может уехать. Но прежде нужно решить одну проблему. Она должна ее решить. Она не может оставить его лежать в постели, особенно сейчас, когда июль идет на смену июню. Это слишком напоминало бы рассказ Фолкнера, включенный во все курсы литературы. «Роза для Эмили». Отцы города не почувствовали ужасный запах, а потом он пропал… Это… это…

— Нет! — воскликнула она, и звук ее голоса гулко прозвучал в залитой солнцем кухне. Как же быть? Похоронить его дома? Но кто… кто…

— Кто похоронит его? — выкрикнула она в пустоту кухни.

И в звуке собственного голоса услыхала ответ. Он был предельно ясен. Конечно, она. Кто же еще? Только она.

Была половина третьего, когда Франни услышала шум подъезжающей к дому машины. Она разогнулась у края ямы — копала ее в саду, между помидорами и сельдереем, — и оглянулась, немного испуганная.

Это был «кадиллак» последней модели, цвета морской волны, и за рулем сидел шестнадцатилетний фатоватый Гарольд Лаудер. Франни почувствовала легкое раздражение. Она не любила Гарольда и не знала никого, кто любил бы его, за исключением, разве что, его матери. Даже Эми, его сестра, не испытывала к нему никаких теплых чувств. Была в этом какая-то насмешка: единственный, кроме Франни, человек в Оганквайте, оставшийся в живых, был одним из тех немногих, кого она искренне не любила.

Гарольд издавал литературный журнал местного колледжа и писал странные коротенькие рассказы, которые либо полностью были написаны в настоящем времени, либо от третьего лица, либо оба этих приема сочетали. «Ты идешь по причудливому коридору, и прокладываешь себе дорогу сквозь призрачную дверь и смотришь на сверкающие звезды» — вот достойный образчик стиля Гарольда.

— Он никогда не меняет трусы, — однажды по секрету сказала Эми Фран. — Трусы и носки. Представляешь, он носит носки до тех пор, пока они не начинают стоять без чьей-нибудь помощи в углу.

Волосы Гарольда были черными и немытыми. Он был довольно высок, но весил около двухсот сорока фунтов. Он носил ковбойские башмаки и куртку с невероятным количеством заклепок и разных бляшек. Глядя на него, Франни всегда чувствовала себя неловко. Она не считала его опасным, нет, просто он был ей неприятен.

Гарольд не видел ее. Он смотрел на дом.

— Есть здесь кто-нибудь? — крикнул он и нажал на гудок автомобиля. Резкий сигнал прорезал тишину, заставив Франни поежиться. Ей очень хотелось лечь сейчас ничком на землю, спрятаться за грядками и подождать, пока ему надоест и он уедет.

Перестань, сердито приказала она себе. Так или иначе, он такое же человеческое существо, как и ты.

— Я здесь, Гарольд! — окликнула она.

Он выскочил из машины и развинченной походкой направился к ней. И хотя он очень старался сохранять невозмутимый вид, но по его лицу было прекрасно видно, что он рад встретить Франни.

— Привет, Фран! — радостно завопил он.

— Привет, Гарольд.

— Я слышал, ты весьма успешно борешься с этой дрянной болезнью, вот и решил здесь притормозить. Я, видишь ли, осуществляю объезд окрестностей. — Он улыбнулся, обнажив зубы, по- видимому, не знакомые с зубной щеткой.

— Я с грустью узнала насчет Эми, Гарольд. А твои отец и мать…

— Боюсь, что да, — Гарольд опустил голову; потом, будто отгоняя что-то, рывком отбросил упавшие на лицо волосы. — Но жизнь продолжается, верно?

— Вероятно, да, — согласилась Франни.

Его глаза бесцеремонно скользили по ее обнаженным плечам, и она пожалела, что сняла свитер.

— Как тебе нравится моя машина?

— Разве она не принадлежит мистеру Бреннигану? — Рой Бренниган был местный богатей.

— Раньше принадлежала, — безразлично сказал Гарольд. — Но мне кажется, что покойнику не нужна машина, а вот живым еще пригодится. И вообще, меньше народа — больше кислорода. — Кислорода, раздраженно повторила про себя Франни, он смеет говорить кислорода. — Больше всего, чего хочешь.

Он смотрел ей в глаза, насмешливо и робко одновременно.

— Гарольд, извини, но мне…

— За что ты извиняешься, дитя мое?

Франни задохнулась от подобной наглости: ее родители мертвы, вокруг умирают от страшной болезни тысячи людей, она копает в саду могилу для своего отца, а какой-то Гарольд Лаудер из машины Роя Бреннигана пялит на нее глаза и называет «дитя мое»?! Боже, это уж слишком!

— Гарольд, — резко сказала она. — Я не твое дитя. Я старше тебя на пять лет. Физически невозможно для меня быть твоим ребенком.

— Просто речевой оборот, — он заморгал, удивленный ее реакцией. — Ладно, скажи лучше, что это такое? Что это за яма?

— Могила. Для моего отца.

— Ох, — сдавленно выдохнул Гарольд.

— После того как я закончу копать, мне бы хотелось выпить глоток воды. Но копать я продолжу, когда ты уйдешь. Так что извини — мне некогда.

— Я понимаю, — тихо сказал он. — Но, Фран… в саду?

Она сверкнула глазами: