теперь вот она его видит? Она испуганно зажмурила глаза. А, когда открыла, в иллюминаторе отражались только кудрявые шапки облаков.
Она с облегчением вздохнула и повернулась к бабушке, которая что-то прятала в свою новую сумку. Присмотревшись, Жанна заметила знакомый логотип Луи Виттона.
Камилла Аскеровна неловко повернулась, закрывая от внучки вещь, которую прятала, и случайно уронила сумку себе на колени. Жанна немедленно её вырвала и высыпала содержимое на свой столик. Из сумки выпала
маленькая картонная коробочка с наушниками, которые раздали, чтобы регулировать громкость транслируемого по телевизору, подвешенному к потолку, фильма. Также перед Жанной предстала пилотка стюардессы, и связка ключей с очень пошлым брелком, которого отродясь у бабушки не наблюдалось: парочка резиновых любовников неистово совокуплялась всякий раз, как Жанна дотрагивалась до брелка.
Ей стало смешно. Бабушка не так давно прогуливалась до туалета, видимо, попутно ещё куда-то заглянула.
— Нет, это просто невозможно, — назидательно начала она, — откуда у тебя эти ключи? А пилотка? Я уж не спрашиваю про сумку, которую ты успела умыкнуть всего за неделю пребывания в Москве!
Камилла Аскеровна, глядя на внучку невинными глазами, поправила шарфик, благоухающий духами Жанны.
— Дорогая, — начала она, — всё не так, как ты думаешь! Это…
По проходу промчалась взволнованная стюардесса.
— Уважаемые пассажиры! — обратилась она к сидящим в их крыле. — Я где-то обронила ключи от пищевого блока. Пожалуйста, если найдёте их, верните, иначе мы с вами не сможем пообедать!
Разозлившаяся Жанна открыла рот, чтобы подозвать стюардессу, как вдруг её взгляд натолкнулся на большой пакет, стоящий у ног Камиллы Аскеровны. Из него выглядывал плед, один из тех, которые выдавали особо мёрзнущим пассажирам на время полёта, и кончик пакета со спасательным жилетом.
Чаяниям Милы не суждено было сбыться. Любовь Андреевна наотрез отказалась давать ей деньги.
— Мила, ты в своём уме? — заявила она. — Ты же прекрасно знаешь, что Антону предстоят тяжелейшие операции, которые стоят сумасшедшие деньги. И я не могу вот так вот запросто выделить тебе эту сумму. Пятьдесят тысяч долларов — это очень много. Если бы тебе понадобилась одна или две тысячи, я бы их тебе одолжила, но пятьдесят!
— Любовь Андреевна, миленькая, — взмолилась Мила, — ну прошу вас, умоляю вас! Я же была женой вашего сына, и чуть не стала женой другого вашего сына! Я вам не чужая, не говорите со мной так!
Свекровь смягчилась. Она присела рядом с Милой на диван. Почти вся мебель была уже вывезена из дома, Любовь Андреевна продала её за треть от настоящей стоимости скупщикам. Остались лишь некоторые предметы, которые посредники приобрести не захотели.
— Дорогая, мне очень жаль, — вздохнула свекровь. — Ты же знаешь, я всегда к тебе хорошо относилась, и помогала по первой же твоей просьбе. Но эту просьбу, увы, я выполнить не могу. Мне предстоит лететь в Америку, везти с собой бедного мальчика, обустраиваться там, платить за его операции, консультации, за пребывание в лучших клиниках. Дорогая, ты знаешь, что один день пребывания там обойдётся мне в тысячу долларов? А я не знаю, сколько Антоше придётся лечиться. Может быть, год, а, может, все пять! И каково мне будет, когда окажется, что мальчику надо остаться в больнице ещё на пятьдесят дней, а у меня не хватит этих пятидесяти тысяч?
— Но это же копейки, — сделала Мила последнюю попытку. — Это настоящие копейки для вас! У вас есть вилла в Майами и много чего ещё. Да и дом этот стоит несколько миллионов!
— Я не успела найти покупателя, — вздохнула Любовь Андреевна, — поэтому мне придётся обойтись тем, что есть. Милочка, а что случилось, почему тебе нужна эта сумма, да ещё так срочно?
— Это уже неважно, — обречённо покачала головой певица. — Меня просто убьют, если я не отдам деньги.
— Может быть, всё не так страшно? — пожала плечами свекровь. — Во всяком случае, ты жива и отлично себя чувствуешь, а мой сын — на грани жизни и смерти. Как будущая мать, ты должна понять меня!
Мила поднялась с дивана.
— Счастливо, — бросила она свекрови и вышла из комнаты. Остановилась в холле и задумалась. Там, за дверями дома, её ожидали четверо уродов, готовых пойти на убийство из-за этих денег. Миле хотелось ещё потянуть время, и она задумчиво прошла к лифту, и поднялась на пятый этаж. Прогуливаясь по дорожкам оранжереи, она разглядывала растения, вдыхала их причудливые, смешанные ароматы и отстранённо вспоминала свою жизнь в этом доме. Кто же знал, что всё так обернётся? Жаль, конечно, Анатолия Максимовича, тот бы обязательно дал ей денег. А с другой стороны, поделом этой твари Жанне! Мила мстительно улыбнулась и тут вдруг увидела цветок, тот самый, который Резник подарил им с Павлом на свадьбу. Кажется, Анатолий Максимович говорил, что цветок этот очень редкий, растёт в Тибете, и цветёт один раз в восемнадцать лет…
Мила взглянула на невзрачное растение, и вдруг, поддавшись яростному порыву, в исступлении вырвала его из земли и стала топтать ногами.
— Восемнадцать лет! — кричала она. — Восемнадцать лет! Да меня не будет через восемнадцать лет! Меня не будет уже очень скоро, очень, очень…
Она почувствовала, что выдохлась, и остановилась. Её туфли были перепачканы землёй, её муж умер, мужчина, которого она любила, парализован. И вдобавок ей необходимо найти пятьдесят тысяч, чтобы откупиться от проклятых азеров.
Мила села прямо на дорожку, как была, в белой юбке, и заплакала. Она услышала шаги у себя за спиной и зажмурилась, втянув голову в плечи. Это наверняка они! Устали ждать её и сами поднялись за ней. Интересно, кто там сзади, симпатичный хозяин джипа, или волосатый ублюдок Камиль?
— Ты плакаль? — внезапно услышала она голос Джонни, и обернулась.
Так и есть, этот рыжий простофиля стоит за её спиной и сочувственно на неё смотрит.
— Отвали, — беззлобно бросила она, отворачиваясь.
Этот рыжий кретин уже достал её, смотрит так, словно хочет на неё наброситься прямо здесь.
— Ты плакаль, — упрямо повторил Джонни. — Зачем?
— Слушай, а у тебя есть пятьдесят тысяч долларов? — равнодушно спросила Мила, даже не поворачиваясь к нему. Ей хотелось, чтобы этот придурочный ветеринар убрался отсюда. Мила по себе знала, что, когда заводишь разговор о деньгах, люди предпочитают немедленно испариться. Но Джонни внезапно повёл себя совсем не так.
— Есть, — спокойно ответил он. — У моя есть сисьдесят тысяч доллар.
— Сисьдесят, — передразнила его певица. — Джонни, ну что ты как китаец: моя, сисьдесят, плакаль…
Она осеклась.
— Что? — подскочила она с места. — У тебя и вправду есть эти деньги?
Джонни кивнул кудлатой рыжей головой.
— Джонни, миленький, — засюсюкала Мила, — а ты можешь мне их дать? Если я не отдам пятьдесят тысяч долларов, меня убьют!
— Я дать, дать, — успокоил её Джонни, и хитро посмотрел на Милу. — А ты стать моя женщина?
В тот момент Мила готова была пообещать ему всё, что угодно, лишь бы остаться в живых и больше никогда не видеть проклятых кидал — азеров.
Анатолий Максимович Резник сидел в частном самолёте, уносящем его в Грецию. Он смотрел в иллюминатор, зная, что вряд ли когда-нибудь вернётся в Россию, и не мог понять, огорчает ли его это. Он всегда был патриотом своей страны, но она сама отказалась от него, отторгнула его, как лишний элемент. Никакие его заслуги в расчёт не брались. Резник вздохнул, но тут же очнулся от мучительных раздумий. В конце концов, у него — новая жизнь. Он уже не Анатолий Максимович Резник, сбежавший из- под ареста генеральный директор и хозяин холдинга «Теллурика — нефть», а Максимилиан Штайнберг, бизнесмен из Германии.
