офицерам «Кита». Поэтому он попросил Катю передать предупреждение советским властям. Его беспокойство стало очень сильным, когда корабли адмирала начали поиск. Капитан Солана упрямо держал подводную лодку на дне и не захотел обнаружить себя даже после оползня. Неясной оставалась причина такого упорства. Жан искал эту причину, строил разные предположения, но придраться было не к чему. Хозяин и капитан субмарины желает, чтобы она лежала на дне, и всё тут… Катино заточение дало повод высказать Солане неповиновение. Капитан не имеет права жестоко обращаться с девочкой, решили офицеры и освободили Катю из кладовой. А Катя первым долгом закричала: «Ваш гнусный капитан будет топить батискаф!..» О, теперь повод для бунта был налицо! Впопыхах не обратили внимания на Катины взволнованные речи о Маке, говорящей Рыбе. «Топить батискаф», — кричала Катя. А «Бретань» уже замолчала. И офицеры в ужасе подумали, что будет с ними, если Солана успел торпедировать «Бретань». Например, послав к хрупкому суденышку торпеду без заряда. Такая торпеда прошила бы поплавок без шума, — вот и молчит батискаф… Чтобы не оказаться соучастниками преступления, офицеры решили немедленно арестовать Солану и ворвались в носовой отсек. К счастью, они успели предупредить выстрел опять-таки благодаря Кате. Но рыба, рыба! Что имела в виду девочка, когда рассказывала о говорящей Рыбе?

Инженер Дювивье, как и адмирал Перрен, уже ничего не мог узнать. Катя улетела. Единственный человек, посвященный в тайну, — капитан Эриберто Солана — сошел с ума. Говорящая Рыба не умела рассказывать о своих создателях. Да и услышать ее теперь было мудрено — Мак единолично занял институтский бассейн, чем и сорвал воскресную тренировку пловцов общества «Труд» в городе Дровня…

Радиограмму с «Марианны» передали в Дровню по телефону уже во втором часу ночи. Игорь крепко спал, опустив голову на холодный лабораторный стол. Пронзительный, длинный сигнал телефона превратился для спящего Игоря в сирену санитарной машины. Игорь бежал под грозовым ливнем за машиной, на которой везли Катю. Сирена завывала, гремел гром. Игорь проснулся и увидел, что все бегут к телефону. С грохотом катился стул по кафельному полу, кто-то на бегу включил полный свет.

— Москва, Москва, плохо слышу!.. — кричали у телефона. — Во, теперь слышу, давай текст!.. Товарищи, тише, пожалуйста!.. Тишина! — заорал грандиозный бас. И все услышали сорванный голос москвича:

— Повторяю полный текст, товарищи. «В шестнадцать часов Гринвича Екатерина Гайдученко принята на борт океанографического судна „Марианна“. Девочка отправлена с сопровождающим в аэропорт Нью- Йорка — Айдлуайд, извещено посольство». Всё, товарищи!

Теоретики закричали «ура». Кто-то целовал Якова Ивановича, обхватив его голову белыми рукавами халата. Московский начальник держал директора за пуговицу и сипел:

— Повезло, повезло вам, уральцы!.. Тем не менее будете и ответ держать, дорогие уральцы!

Сквозь толпу прошел академик, как будто игла сквозь ткань. Поздравил Катиного отца, что-то спросил вполголоса и плавно зашагал к выходу. Аккуратный, в наглаженном костюме, он смотрел вперед и вверх, а глаза у него были такие, что Игорь еще полминуты стоял и думал: на кого был похож сердитый дяденька? Непонятно вроде бы и, однако, понятно. Все равно непонятно — будто у него все лицо ушло в круглые черные глаза и прямой залысый лоб… Квадратик не любил вдаваться в чужие переживания, он был человеком действия. Однако убитое лицо академика его поразило. Почто теперь убиваться? Перемещение кончилось благополучно, Катерину везут домой, полмира перевидает! Когда еще Игорь станет морским радистом, и побывает в Атлантическом океане, и на аэропорт Айдлуайд посмотрит. Катерина все это уже видела. Даже подводные лодки, которые ей, по девчоночьей глупости, безразличны. Без сомнения, девчонке повезло!

Размышления Квадратика были прерваны Катиным отцом. Он говорил по телефону и, не отрываясь от трубки, поманил мальчика к себе.

Игорь подошел и умостился рядом. Было слышно, как женский голос спрашивает: «Почему ты не говоришь правду?»

— Чистую правду, — рокотал Яков Иванович, — как слеза младенца! Сейчас прибуду пр-ред ваши очи, дор-рогая!.. Надюша, я не паясничаю. Дочь пропадала и нашлась, о господи! Разве я тебе врал когда- нибудь? Через десять минут буду дома, ставь чайник… Ну вот и хорошо! Сейчас прибудем.

Он положил трубку осторожно, будто она и была плачущим младенцем с чистыми слезами. Наклонил голову к Игорю.

— Ну, друг и опора, поехали к нам на чай? С украинским вишневым вареньем. Без косточек.

Игорь вежливо сказал:

— Спасибо. Отец со смены возвратился, пойдет искать.

Яков Иванович заторопился и заволновался. И все кругом стали говорить: как же так, забыли, что мальчика ждут дома… Забегали, вызвали машину, чтобы поскорей отвезти домой, а он внезапно вспомнил про Митю. Он же велел Митрию сидеть на берегу и ждать. Еще днем!

Побежали на берег все по той же дорожке вдоль забора к Верхним Камням и нашли Митю Садова. Синий от холода и лунного света, он спал между глыбами на берегу. С трудом его растолкали и заставили бегом лупить до ворот, а там он проснулся и наотрез отказался ехать домой. Он хныкал по возможности мужественно и говорил, что мать «забьет его в землю по самы уши». Его уговорили, пообещали заступиться. И наконец мотор зафыркал по спящему городу. Поехали. Сначала завезли Игоря на Зимний овраг, но и без него машина оставалась полной, так что Митя сидел у Якова Ивановича на коленях.

Тяжело переваливаясь по рытвинам, машина потянула наверх из оврага. Игорь стоял на мостике и смотрел вслед машине, чтобы не видеть лица Ергина-старшего. В землю его не забьют, конечно, однако и чаю-кофею с вареньем ожидать не приходилось. Вот, начинается!

— Поступок твой хороший, — сказал отец. — Хороший. Но предупредить семью ты был должен. Бессовестный ты. Пойдем!

Субботний день кончился поздно и хлопотно. За субботой наступило беспокойное воскресенье.

У Гайдученок ждали Катю. В институте возились с рыбой. Кроме того, директор и начальник Проблемного отдела писали длинное объяснительное письмо высшему начальству. Они объясняли, как вышел такой конфуз с Катей Гайдученко, что лепесток действовал на камнях и таскал Катю в перемещения. Некоторые сотрудники поговаривали, якобы директора теперь снимут с работы. По городку даже прошел слух, что начальник Проблемного отдела сам подал заявление, чтобы его освободили от должности.

А радисты и биологи возились с рыбой. Понаставили вокруг бассейна палатки с приборами. Длинные провода тянулись и в здание института. Несколько магнитофонов записывали рыбьи высказывания. Трещали пишущие машинки — переводчики старались передать на русском языке все тонкости английской речи Мака. Эти листы читали и перечитывали лучшие специалисты, но толку было не слишком-то много. Работать с говорящей рыбой оказалось не легче, нежели с обыкновенной. Даже с кормом была целая история. В бассейн выпустили килограммового судака. Мак забормотал:

— Большая рыба командир большая рыба…

Поразмыслив, решили, что судак слишком велик для Мака. Попробовали другого судака разделать на кусочки — снова неудача. Мак брезгливо отплыл на другой конец бассейна и заявил:

— Лишены формы молчат почему молчат, — и замолк сам.

Биологи решили, что Мак потребляет в пищу только живую рыбу, но маленькую. Это мнение подтвердилось — привередливый Мак сказал, что мог бы съесть маленькую рыбу. Пришлось послать в Свердловск машину с приказом — перевернуть все рыбные магазины, но достать живую мелкую рыбу.