руке, чтобы уйти от тягот окружающего мира и воссоединиться с духом Калофара. Сейчас, вспомнив об этом, Мэв поежилась. Тогда к ней подошел четырехлетний Кэлин. В глазах мальчика застыли слезы.

— Дядя поправится, тетя Мэв?

Был летний вечер, и последние лучи уходящего солнца проникали в комнату через грубо вырубленную дверь хижины. В их свете двадцатилетняя Мэв видела красные пятнышки блошиных укусов на ногах и руках племянника. Лицо у него было худое и серое. Мэв обняла мальчика за плечи и прижала к себе.

— Ему уже лучше, — сказала она. — Он идет по зеленым холмам с друзьями, которых не видел много лет. Высокий и гордый, в одежде цветов нашего клана.

— Но ведь он в постели, тетя Мэв.

— Нет, малыш, — тихо ответила она. — То, что в постели, это плоть, телесное облачение, которое носил Калофар. И мы с тобой должны похоронить эту плоть.

С тех пор прошло десять лет, но даже и теперь на глазах выступили слезы. Мэв сердито смахнула их и поднялась. Она оглядела кухню: сосновую мебель, железную плиту, установленную на шиферном помосте, окна с прозрачным, чистым стеклом, вымощенный аккуратно подогнанными каменными плитами пол. Над столом на медных крючьях висели сковородки и горшки, а в шкафу было полным-полно продуктов.

Кэлин зашел в кухню и сел на скамейку у стола.

— Шула спит. С ней Банни.

— Ей надо поскорее прийти ко мне, — твердо сказала Мэв.

— Да, надо, — согласился он. — Банни сказал, что она ходила в Элвдакр, в дом для бедных, просила пищи. Ее выставили оттуда.

— Откуда у нее синяки и царапины?

— Банни говорит, это Морин, жена Галлиота. Она и еще несколько женщин избили ее, когда Шула возвращалась домой.

— Сколько же злобы в этой женщине. — Мэв покачала головой. — Просто стыдно, что в Морин течет кровь ригантов.

— Тетя Мэв, а мама Банни поправится?

— Мы сделаем для нее все, что сможем. Накормим, и согреем. Тот чайлин, что дал Жэм, все еще у тебя?

— Да.

— Тогда иди к торговцу и купи дюжину яиц и три баночки меда. Потом сходи к мяснику и скажи, что мне надо вдвое больше говядины к Святому Дню. Потом… — Она остановилась. — А ты запомнишь все это, Кэлин?

— Конечно, дюжина яиц, три баночки меда, вдвое больше говядины. Что еще?

— Зайди к аптекарю Рамусу и скажи, что мне нужен порошок от лихорадки и отвар для очищения крови. Если у него есть куриный жир, я тоже возьму. У женщины воспаленная рана на спине. Так ему и скажи.

— Все?

— Да. Жэм еще здесь?

— Да, тетя.

— Пришли его ко мне и отправляйся.

Кэлин улыбнулся и вышел из кухни. Мэв открыла дверцу буфета и сняла с полки кувшин с молоком. Она налила себе чашку и отпила несколько глотков.

— Я тебе нужен, Мэв? — спросил, остановившись в дверях, Гримо.

Она допила молоко, не обращая на одноглазого великана никакого внимания, потом повернулась и посмотрела на него. Жэм, обычно излучавший уверенность и почти стихийную физическую силу, под ее взглядом заметно занервничал.

Когда Мэв наконец заговорила, ее голос звучал жестко и холодно.

— Говорят, один из людей Мойдарта погиб, когда два каких-то вора увели у него призового быка.

— Чушь, женщина! Никто не погиб. Это ложь.

— Также говорят, что Мойдарт пообещал пять фунтов тому, кто назовет преступников.

— Пять фунтов? Это большие деньги, — с ухмылкой сказал Жэм. — Клянусь небом, я бы сдал самого себя, чтобы получить такую награду.

— Убери эту дурацкую ухмылку! — сердито бросила Мэв. — Или ты так же будешь ухмыляться, когда солдаты схватят Кэлина, а потом накинут веревку ему на шею?

Гримо инстинктивно приложил к губам два пальца, потом постучал ими по груди, изображая знак Жертвы.

— Не говори так. Даже в шутку. Кэлина никто не видел. Когда я отводил быка Пинансу, мальчик оставался в лесу. — Он шагнул к женщине. — А теперь скажи-ка мне правду. Ты сердишься на меня за то, что я увел быка, или за то, что принес в твой дом больную?

Мэв посмотрела на него, как на сумасшедшего:

— Неужели ты такого мнения обо мне? То, что ты принес ее сюда, делает тебе честь. Нет, я сержусь из-за твоей непроходимой глупости. — Она вздохнула. — Дело ведь не только в быке, Гримо. По-моему, ты хочешь умереть. Не стану притворяться, что понимаю это, но тебя так и тянет плюнуть в глаз дьяволу. Если бы я только знала, что ты задумал увести быка из загона Мойдарта, ни за что бы не позволила Кэлину идти с тобой. Все скотовладельцы знают, что какая-то часть стада теряется. И почти все мирятся с таким положением. Но только не Мойдарт. Он не успокоится, пока не найдет воров и не повесит их. Больше Кэлин с тобой не пойдет. Понятно?

— Послушай, Мэв. Через год он станет мужчиной. Ему никто не запретит сделать собственный выбор.

— Да, через год Кэлин будет все решать сам. Но до тех пор никаких совместных предприятий. Поклянись мне в этом.

Гримо сдвинул черную повязку и потер шрамы на пустой глазнице.

— Никак не проходит. Веришь?

Мэв осталась непреклонной.

— Поклянись.

— Ладно, женщина, пусть будет по-твоему, — бросил он. — Никаких вылазок, пока он не станет мужчиной.

Только не удивляйся, если потом у него ничего не получится, и ты пристроишь его куда-нибудь пресмыкаться перед варлийцами.

Она шагнула к нему, обжигая гневным взглядом. Но голос остался спокойным и сдержанным.

— А чему ты его научишь, Жэм Гримо? Портить воздух, набравшись эля? Ломать кости незнакомым людям? Прятаться в зарослях вереска, когда другие выращивают хлеб или пасут скот? Где твой дом, Жэм? Где твоя жена? Где твои дети? Их нет. У тебя никого нет. Кто ты такой? — Мэв подошла еще ближе, почти вплотную. — Ты — зернышко на ветру, Ты не можешь обустроиться, не умеешь меняться, не умеешь расти. Когда ты умрешь, Жэм Гримо, никто и не вспомнит, что ты был. От тебя не останется и следа. Твои песни забудутся через пару лет. Пресмыкаться перед варлийцами, говоришь? А сколько времени им понадобилось бы, чтобы победить нас, если бы все мужчины были такими, как ты? Одно поколение, Жэм. Потом всех нас не стало бы.

Она повернулась, подошла к буфету и поставила на место кувшин с молоком.

— Может, так было бы и лучше, — тихо сказал он. — Когда-то мы были волками, а стали собачками на услужении у варлийцев. Посмотри на себя, Мэв. Ты умная и способная. Да, еще и богатая. Но ты носишь старые платья, а Кэлин бегает в драной рубашке. А почему? Потому что мы не можем позволить себе блистать перед ними. Они готовы примириться с тем, что кто-то из горцев разбогател, но только при условии, что он не высовывается, не выделяется. Не учи меня, женщина. И не упрекай в том, что у меня нет жены и детей. Ты забыла мою жену и двух сыновей? Солдаты убили ее и утопили детей. А теперь скажи мне, Мэв, где твои сыновья? Что ты оставишь будущему нашего племени?

— Мужчина, которого я любила, умер, — сказала она. — И тебе это известно.

— Да, он умер. Но ведь ты предпочла уйти в себя и превратилась в старую каргу.

Мэв Ринг резко повернулась и быстро пересекла комнату. Рука взлетела… Жэм даже не попытался уклониться или остановить женщину. Пощечина получилась звонкая.