внушал ему страх, хотя он старался этого не показывать. Его глаза скосились на оружие, висящее на двери.

— Это ручные ружья? — спросил он.

— Да. Они у меня уже семнадцать лет, но сделаны гораздо раньше.

— Вы сами изготовляете порох?

— Да. И у меня есть формы для отливки пуль и несколько сотен медных пистонов.

— А вы кого‑нибудь убили из них?

— Эрик! — прикрикнула на него мать. — Таких вопросов гостю не задают и уж тем более за столом.

Ужин все трое доели в молчании. Потом Шэнноу помог Донне убрать со стола. Посуду они вымыли под вторым насосом внутри дома. В тесном чулане Донна чувствовала себя неловко и уронила тарелку, которая разлетелась на десятки черепков от удара о деревянный пол.

— Прошу вас, не бойтесь, — сказал Шэнноу, на коленях подбирая черепки.

— Я доверяю вам, мистер Шэнноу, но мне уже случалось ошибаться.

— Я устроюсь на ночь снаружи, а утром меня уже здесь не будет. Благодарю вас за ужин.

— Нет‑нет, — сказала она слишком уж поспешно. — То есть… можете спать в кресле. Мы с Эриком спим в задней комнате.

— А мистер Тейбард?

— Вот уже десять дней, как уехал. Надеюсь, он скоро вернется. Боюсь, не случилось ли с ним чего‑нибудь.

— Если хотите, я могу поискать его. Он мог, например, упасть с лошади.

— Он уехал в повозке. Останьтесь, мистер Шэнноу. Поговорите со мной. К нам очень давно никто не заглядывал. Расскажите новости о… Откуда вы едете?

— С юго‑запада через прерии. А до этого я плавал в море — вел торговлю с Ледовыми селениями за пределами Вулканического кольца.

— Говорят, это — край мира.

— По‑моему, там начинается Ад. На тысячу миль по горизонту пылают огни.

Донна осторожно протиснулась мимо него в большую комнату. Эрик зевал во весь рот, и мать отправила его спать. Он заспорил, как все подростки, но в конце концов послушался. Однако дверь в спальню оставил открытой.

Шэнноу опустился в кресло, вытянув длинные ноги к печке. У него щипало глаза от усталости.

— Почему вы странствуете, мистер Шэнноу? — спросила Донна, опустившись напротив него на коврик из козьей шкуры.

— Ищу свое чаяние. Город на горе.

— Я слышала, что дальше к югу есть города.

— Поселки, хотя некоторые и большие. Однако мой город существовал куда дольше. Он был построен, разрушен и вновь построен тысячи лет назад. Называется он Иерусалим, и к нему ведет дорога — черная дорога со сверкающими алмазами посередине, которые сияют и ночью.

— Библейский город?

— Он самый.

— В этих краях его нет, мистер Шэнноу. Зачем вы его ищете?

— Мне очень много раз задавали этот вопрос, — улыбнулся Шэнноу, — но у меня нет на него ответа. Необоримое стремление, безумие, если хотите. Когда Земля опрокинулась, и океаны хлынули на сушу, возник хаос. Наша история потеряна для нас, и мы не знаем, откуда мы пришли и куда идем. В Иерусалиме меня ждут ответы, и там моя душа успокоится.

— Странствовать очень опасно, мистер Шэнноу. И особенно в диких землях за Ривердейлом.

— Эти земли вовсе не дикие, госпожа. Во всяком случае, если их знать. Дики люди, и они превращают в дикие земли любой край, где обитают. Но я человек известный, и меня редко тревожат.

— Вы известны как зачинатель войн?

— Я известен как человек, с которым зачинателям войн лучше не встречаться.

— Вы играете словами.

— Нет, я человек, который любит мир и ищет мира.

— Мой муж был миролюбивым человеком.

— Был?

Донна открыла дверцу печки и подбросила поленьев. Некоторое время она смотрела на пламя, и Шэнноу не решался прервать молчание. Наконец, она посмотрела на него.

— Моего мужа нет больше. Его убили.

— Разбойники?

— Нет, комитетчики. Они…

— Нет! — пронзительно крикнул Эрик, стоя в дверях спальни в белой холщовой ночной рубашке. — Неправда! Он жив! Он скоро вернется домой… Я знаю, он скоро вернется домой!

Донна Тейбард кинулась к сыну, прижала к груди его залитое слезами лицо. Потом увела в спальню, и Шэнноу остался один. Он медленно направился в ночной мрак. В небе не было видно звезд, но в разрыве туч плыла луна. Шэнноу почесал в затылке и почувствовал под пальцами пыль и песчинки. Он снял шерстяную рубашку, потом нижнюю и вымыл голову в бочке с чистой дождевой водой, ногтями соскребая грязь с кожи.

Донна вышла на крыльцо и постояла, наблюдая за ним. Его плечи казались непропорционально широкими из‑за тонкой талии и узких бедер.

Она молча спустилась к ручью у подножья холма. Там она разделась, выкупалась в лунной дорожке, натирая кожу листьями лимонной мяты.

Когда она вернулась, Йон Шэнноу, надев пояс с пистолетами, спал в кресле. Она бесшумно прошла мимо него в спальню и заперла дверь. Когда ключ скрипнул в замке, Шэнноу открыл глаза и улыбнулся.

«Что завтра, Шэнноу?» — спросил он себя.

Как — что?

Иерусалим.

Шэнноу проснулся с зарей и сидел, вслушиваясь в звуки утра. Ему захотелось пить, и он прошел в комнату с насосом налить в кружку воды. За дверью висело овальное зеркало в рамке из золотистой сосны, и он остановился, разглядывая свое отражение. Глубоко посаженные синие глаза, треугольное лицо с квадратным подбородком. Как он и опасался, в его волосах проглядывала седина, хотя борода оставалась темной, если не считать серебряного пятна под нижней губой.

Он допил воду и вышел на крыльцо к своим сумкам. Отыскав бритву, он несколько минут натачивал ее на ремне, потом вернулся к зеркалу и сбрил бороду. Донна Тейбард застала его еще там и с легкой улыбкой наблюдала, как он пытается обкорнать длинные волосы.

— Идите на крыльцо, мистер Шэнноу и сядьте там. Сегодня я жду в гости друзей, и, по‑моему, надо бы придать вам пристойный вид.

С помощью длинных ножниц и костяного гребня она умело справлялась со спутанной гривой, похваливая его за то, что в волосах у него не водятся вши.

— Я езжу быстро, так что им за мной не угнаться, и купаюсь при всяком удобном случае.

— Ну вот! Вы довольны? Или подстричь еще покороче? — спросила она, отступая на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. Он провел рукой по волосам и ухмыльнулся — совсем как мальчишка, подумала она.

— В самый раз, фрей Тейбард… Донна. Спасибо! Вы сказали, что ждете друзей?

— Да. Соседи соберутся отпраздновать жатву. Это было решено до того, как Томас… исчез. Но я попросила их все равно приехать. Надеялась, что они помогут мне с Комитетом. Только навряд ли… У всех свои трудности. Может быть, останетесь? Будет мясо, жаренное на углях, и я испекла пироги.

— Благодарю вас. С удовольствием.

— Только, мистер Шэнноу, не надевайте пистолеты. Наша община все‑таки мирная.

— Как вам угодно. Эрик еще спит?

— Нет, он на Длинной поляне собирает хворост для костра. А потом ему еще надо подоить коров.

— А волки и львы вас не тревожат?