– Я иду на север. В Готир.
– Что ж, весьма разумно. Не можешь же ты выступить против целой дренайской армии. Однако ты меня удивил, я думал, месть для тебя превыше всего.
– Как видно, с годами я размяк.
– Что-то непохоже было, когда ты уложил Сенту, – ухмыльнулся Ангел. – И где ты, черт побери, откопал этого пса? Безобразнее зверя я в жизни не видел. Погляди на его рубцы!
– Он медвежатник. Ушел на покой, вроде тебя.
Сента с распухшим носом и забитыми кровью ноздрями выполз на порог, когда Ангел нагнулся погладить пса.
– А сходство и впрямь разительное, – заметил он. – Будь здесь твоя мать, она не знала бы, кого из вас двоих позвать к обеду.
– У тебя опять кровь пошла, – сказал Ангел. Пес, ворча, показал клыки, и он выпрямился.
Сента сплюнул кровью и подобрал свою саблю, так и валявшуюся в пыли. С клинком в руке он двинулся к Нездешнему.
– Милосердие – животное редкое. Ты полагаешь, что поступил разумно, оставив мне жизнь?
– Если окажется, что это было ошибкой, я тебя убью, – заверил Нездешний.
– Странный ты человек. Почем ты знал, подходя ко мне так близко, что я не вспорю тебе живот?
– Я этого не знал, – пожал плечами Нездешний.
Сента кивнул.
– Пожалуй, я тоже пойду с вами. Я слышал, ты говорил Ангелу, что идешь на север. Мне всегда хотелось вернуться в Готир. Я пережил там славные деньки.
– С чего ты взял, будто твое общество будет мне приятно?
– Ни с чего – но я слышал и другое, что очень заинтересовало меня.
– Что именно?
– Ты сказал, что подыскиваешь Мириэль мужа.
– И ты знаешь, где его найти?
– Ах, как смешно! Я богат, да и собой неплох, вопреки твоим стараниям. И отец все время брюзжит на меня за то, что я не даю ему внука. Так и быть, возьму ее у тебя с рук долой.
– Ядра Шемака, ну и нахал же ты! – вспылил Ангел.
– Ничего, мне такие по душе, – сказал Нездешний. – Я подумаю.
– Ты это серьезно? Всего несколько минут назад этот человек хотел убить тебя за деньги. Он наемный убийца.
– Это, разумеется, ставит меня ниже того, кто убивает на арене, – вставил Сента.
– Сумасшедшие! – буркнул Ангел, уходя в хижину.
Сента вложил саблю в ножны и спросил:
– А зачем мы, собственно, идем на север?
– Я должен найти кое-кого в Гульготире.
Мириэль вышла к Сенте с миской теплой воды и чистой тряпицей. Она не слышала, о чем говорили Сента с отцом, но видела, что молодой человек вернул себе саблю. Сента взглянул на нее припухшими глазами и улыбнулся.
– Милосердная забота о павшем герое?
– Хорош герой. – Она обмакнула тряпицу в воду и стала осторожно смывать кровь с его лица.
Он взял ее за руку.
– Он наступил мне на голову, но в лес не выкинул.
– Скажи ему за это спасибо, – сказала она, высвободив руку.
– Он молодец, сразу меня раскусил. Он знал, что я не убью его, пока он не обнажит оружие.
– Что ты намерен делать теперь?
Он усмехнулся и тут же поморщился от боли в носу.
– Уйду в монастырь и посвящу свою жизнь делам милосердия.
– Я серьезно спрашиваю.
– Слишком серьезно, красавица. Ты смеешься когда-нибудь? Любишь танцевать? Назначаешь свидания молодым людям?
– Не твое дело. И перестань называть меня красавицей, мне это неприятно.
– Нет, приятно, просто ты смущаешься.
– Ты по-прежнему намерен убить моего отца?
– Нет.
– И я должна тебе верить?
– Это уж как тебе угодно, красавица. Сколько тебе лет?
– На будущее лето будет восемнадцать.
– И ты еще девушка?
– Тебе это незачем знать. – Она подхватила миску и вернулась на кухню, где Белаш все еще сидел за едой. Он уже уничтожил львиную долю окорока и полкруга сыра. – Тебя что, месяц не кормили? – рявкнула она.
Он посмотрел на нее темными, лишенными выражения глазами и приказал:
– Подай воды.
– Сам возьми, обжора!
Он потемнел и поднялся на ноги. Мириэль выхватила нож.
– Одно неверное движение, ты, надирский собакоед, и завтрак, которым ты набил себе брюхо, окажется на полу. – Белаш ухмыльнулся и налил себе воды из кувшина в глиняный кубок. – Что тебя так насмешило?
– Эх вы, колиши, – хмыкнул он, срезая с кости остаток ветчины.
– Что мы?
– Где твои дети? Где твой муж? Зачем ты снарядилась, как на войну? Ножи, мечи – экая глупость.
– Ты полагаешь, что женщина не способна ими владеть?
– Отчего же? Способна. Видела бы ты мою Шиа – она орудует и ножом, и мечом, и топориком. Но это противоречит природе. Война – дело мужчин, дело чести и славы.
– И смерти.
– Разумеется. Потому-то мы и должны защищать женщин. Нужно родить много детей, чтобы заменить убитых воинов.
– Не лучше ли не воевать вовсе?
– Ба! Что проку толковать с женщиной, только время попусту тратить.
Мириэль вдохнула полной грудью, но воздержалась от дальнейших замечаний и, оставив надира продолжать его бесконечный завтрак, пошла укладываться.
8
Хеула поднялась с плетеного стула, поморщившись от ревматической боли в бедре. Огонь угасал, и она склонилась с трудом, чтобы положить полено на угли. Было время, когда ее огонь не нуждался в топливе и ей не приходилось ходить в лес за хворостом.
– Будь ты проклят, Цу Чао, – прошептала она, но и проклятие не принесло ей облегчения – некогда такие слова сопровождались бы хлопаньем крыльев и хриплыми криками ванший, слетающихся к жертве.
«Как ты могла быть такой дурой? – спросила она себя и сама же ответила: – Я была одинока».
Однако она по-прежнему одинока, а тайные книги исчезли.
Вздрогнув, она добавила в жадное пламя еще одно полено. То, что магические книги не принесут Цу Чао никакой пользы, – плохое утешение. Они поддерживали в ней жизнь и унимали боль в ее скрипучих суставах, хотя ей давно уже следовало обратиться в прах. Шесть бесценных книг Морай Сена. Она помнила тот день, когда показала их Цу Чао, достав из тайника за очагом. Тогда она верила молодому чиадзе. Любила его. Хеулу передернуло. Поделом тебе, старая дура!
Он отнял у нее эти книги, ради которых она плела козни и убивала, ради которых продала свою душу.
