ему Никсон. – Мы начинаем в понедельник”. А в четверг Реджинальд понял, что откладывать это развлечение больше нельзя.

И вот он оказался здесь, не совсем представляя, с чего начать. Попросить мистера Никсона? Но тогда придется вытаскивать его с середины репетиции. Открыть дверь и пройти, надеясь на лучшее? Вопрос решился сам.

– Что вам угодно, сэр? – обратилась к нему голова из отверстия в кабинке.

Реджинальд объяснил с извиняющимся видом, вполне естественным в этой ситуации.

– Сегодня утром репетиции нет.

– Неужели? Но ведь она была назначена.

– Да, сэр, верно, но, как я понял, возникли какие-то сложности. Мистер Никсон наверху с мистером Венчуром. Сказать ему, что вы здесь?

– Не знаю, захочет ли он...

– Я сообщу ему на всякий случай, – и театральный страж снял трубку телефона.

Поэтому чуть позже Реджинальд обменивался рукопожатиями с мистером Огастесом Венчуром и был представлен Латтимеру: “Вы, конечно, знакомы с Латтимером?”

Мистер Венчур был человек среднего роста, но, вероятно, самый толстый в Лондоне. При этом он питал пристрастие к светло-коричневым жилетам и имел привычку засовывать большие пальцы за подтяжки, отчего казался еще полнее. На нем был красно-коричневый костюм, алая гвоздика в петлице, рубашка с высоким воротником и красным галстуком бабочкой. Лицо у мистера Венчура было круглое, румяное, почти детское, а изо рта торчала сигара. Мистер Латтимер, одетый в черное, должно быть, принадлежал к служителям церкви.

Даже при таком помощнике, подумал Реджинальд, мистеру Венчуру нелегко будет попасть на небо из-за своих объемов.

– Я рад, что вы пришли, старина, – повторил Никсон. – Это касается и вас в определенном смысле.

– А четыре головы лучше, чем три, – сардонически заметил священник.

Мистер Венчур, не вынимая изо рта сигары, пробормотал что-то неразборчивое и кивнул Никсону.

– Дело в том, что... – начал Никсон.

Мистер Венчур вытащил сигару изо рта.

– Послушайте, – сказал он. – Послушайте, мистер... простите, я не расслышал вашей фамилии.

– Уэллард, Реджинальд Уэллард, – торопливым шепотом подсказал Никсон. – Автор.

– Послушайте, мистер Уэллард... – он глубоко затянулся, вынул сигару изо рта двумя толстыми пальцами, выпустил большой клуб дыма, вернул сигару на место и сказал Никсону с видом человека, внесшего свою лепту: – Расскажи ему.

– Все дело в Этель. Да вы знаете. Она играет Салли.

– Худшая актриса в мире. Да вы знаете, – сказал священник.

Из-за сигары мистера Венчура послышалось что-то вроде: “А кто ее пригласил?”

– Черт побери, Латтимер, что толку говорить об этом?

– Он сам и пригласил, – пробормотала сигара.

– Конечно. И вот результат.

Мистер Венчур вдруг напрягся, как будто собирался произнести речь, священник невольно воскликнул: “О Боже!” – как будто уже слышал ее.

– Мистер Уилрд, – серьезно сказал мистер Венчур, не вынимая пальцев из-за подтяжек и сигары изо рта, – у меня небольш коттж в Кенте я каж неделю езжу в эткоттж и проезж мимо тыс мальдомиков, а тыслюдей живущ в тыс мальдомиков ходят в театр. Возм развгод. По случ годовщ, днярож, свадьбы или в этроде. И что они идутсмреть? В эт вседело. Они мдутсмреть не что, а кого. – Он вытащил сигару, выпустил клуб дыма и произнес очень отчетливо и уверенно: – В этом все дело.

– Теперь, когда вы все знаете, – сказал Латтимер, плавным движением вытаскивая золотой портсигар из кармана брюк, – давайте покурим.

Изящество жеста Латтимера навело Реджинальда на мысль о сцене. Ну конечно! Латтимер – режиссер. А не священник. Как же я раньше не сообразил? Теперь все понятно.

– Мисс Прентис отказалась от роли? – спросил он.

– Дождемся воскресных газет, – ответил Латтимер. – Тогда и узнаем, что произошло: то ли ей неожиданно дали роль в фильме, то ли доктор порекомендовал отдых на Мадейре.

– Больше просто никого нет, – произнес Никсон, – кроме Летти...

Мистер Венчур высвободил руку из-под подтяжек и сделал жест, отправивший Летти туда же, откуда она пришла.

– Значит, никого.

– Я знаю одну молоденькую актрису, – начал Латтимер, но мистер Венчур повторил свой жест, возвращая всех молоденьких актрис туда, откуда они пришли, – в провинциальные драматические кружки, любительские театральные студии и Академию театрального искусства.

– Гасси считает – и я думаю, он прав, – что нам нужно имя.

Реджинальд беспокойно огляделся в поисках Гасси, еще раз обратил внимание на подтяжки мистера Венчура и решил, что он и есть Гасси (конечно, Огастес).

– Идутсмреть не что, а кого. – пробубнил Огастес.

– Что же, действительно никого нет? – спросил Реджинальд Никсона.

– Никого, кроме... – Мистер Венчур начал вытаскивать большой палец из-под подтяжек, и Никсон, пожав плечами, не назвал это исключение. – Никого.

Реджинальд умоляюще посмотрел на Латтимера, и бывший священник снова вытащил золотой портсигар. Реджинальд покачал головой и спросил его:

– Ну и что же вы собираетесь делать?

А про себя подумал: “Скорее назад, в Вестауэйз”.

– Я уже рассказывал им, что я предлагаю, мистер Уэллард. Разумеется, они не в восторге, потому что мое предложение означает больше работы для Никсона и меньше денег для Венчура.

– Черт побери, Латтимер, ведь существует еще и книга. Я должен быть лоялен по отношению к мистеру Уэлларду. А кроме всего прочего, она не согласится.

Мистер Венчур вынул изо рта сигару:

– Сколько вы собирались ей платить?

– Восемьдесят.

– Деньги для нее ничего не значат, – вставил Никсон.

– В таком случае предложите ей сорок, – сказал мистер Венчур, возвращая сигару на прежнее место.

– Кроме того, она не имя в вашем смысле слова.

– Нивком смыслова, – ответила сигара.

– Мне все это безразлично, – сказал Латтимер. – Она настоящая актриса. И на роль Салли у меня есть одна девица, она сыграет как надо. И все мы будем довольны.

Мне кажется, я бы мог чем-то быть полезен, подумал Реджинальд, но чем?

– Если бы мистер Уэллард не возражал, – начал Никсон с сомнением, – конечно, это можно было бы сделать.

– Что сделать?

– В конце концов это ваша книга. – И, поскольку мистер Венчур пробормотал что-то похожее на утверждение, что пьеса им куплена, Никсон повернулся к нему. – Я знаю, Гасси, знаю, но существуют какие-то пределы. – Он снова обратился к Реджинальду: – Речь идет о тетушке Джулии.

К мистеру Венчуру, который, сидя в кресле с засунутыми за подтяжки большими пальцами, застыл, словно позируя фотографу, подошла секретарша и принялась что-то говорить, не получая ответа. Она произнесла свой монолог и вышла. Мистер Венчур сидел в той же позе, не сводя взгляда с противоположной стены. Латтимер, присев на письменный стол мистера Венчура, от нечего делать листал страницы иллюстрированного театрального справочника и приговаривал: “Боже мой, ну и физиономии”. Филби Никсон продолжал объяснять проблему тетушки Джулии:

– Послушайте, старина, что, если она выйдет замуж за Эндрю? В таком случае я легко мог бы дописать