– Никто не покупает книг в зависимости от внешности автора. Знаешь, говорят, что после хвалебной рецензии Раглана сразу раскупают весь тираж.

Теперь она читает рецензию. Он, стараясь не шуметь, мажет хлеб джемом. Стараясь не шуметь, продолжает завтрак. Кругом тишина.

Сильвия поднимает на него глаза.

– Ему нравится, правда? – спрашивает она.

Реджинальд снова начинает нормально дышать.

– Да, и очень. – В коротком смешке можно услышать мольбу. – Особенно пятая глава.

– Не понимаю, почему пятая.

Реджинальд понимает. Реджинальд понимает почему. Сильвии, наверное, никогда не понять.

– Мне она, пожалуй, нравится тоже.

– Мне нравится вся книга, – серьезно произносит Сильвия. – Но я, конечно, пристрастна.

Смешная и милая Сильвия. Но худшее уже позади, и можно непринужденно болтать о пустяках.

– Понимаешь, – объясняет Реджинальд, – почему так важна похвала кого-нибудь вроде Раглана? Он-то беспристрастен.

Она кивает, понимающе и с интересом.

– А поскольку он беспристрастен, люди прислушиваются к его мнению. Они знают, что он судит объективно.

– Да, я понимаю, – говорит Сильвия, очаровательно хмурясь.

Он продолжает объяснять, какой великий человек Амброз Раглан.

– Я думаю, рецензия, – показывает он ножом, – заставит тысячи людей сразу же купить книгу.

– Подумать только! Тысячи! Дорогой, какой ты молодец! Я горжусь тобой.

– Правда? – Его улыбка полна нежности.

Она кивнула.

– Мне нравится представлять себе, как все кругом говорят о тебе, и знать, что ты мой. – Она задержала на нем взгляд, потом опустила глаза.

Реджинальд любит ее. Он протягивает к ней руку через стол. Сильвия, не поняв, отдает ему газетную статью, думая о чем-то совсем другом. Но снимок вновь привлекает ее внимание.

– Ты знаешь мистера Раглана, – я хочу сказать, лично?

Теперь он не понял ее и торопливо объяснил, чтобы разуверить скорее себя, чем ее, что они встречались всего один раз и нет причин, по которым бы Раглан...

– Чудесно, – сказала Сильвия, удовлетворенно кивая. – Значит, он знает, какой ты на самом деле.

Реджинальд взял с собой “Вьюнок” и Раглана в кабинет, собираясь неплохо провести утро в их компании. Сильвия исчезла в направлении кухни. Он открыл “Вьюнок” и прочитал:

СИЛЬВИИ, КОТОРАЯ ПРИЛЬНУЛА К МОЕМУ СЕРДЦУ.

Она разговаривала с миссис Хоскен. Через двор в открытое окно до него долетали голоса женщин.

Он взял карандаш и лениво написал на листе бумаги:

Что Сильвия делает лучше меня.

Вспомнил о Раглане, о собственном положении в литературном мире, зачеркнул последнее слово и написал: чем я.

1. Она наделена необыкновенной красотой. Я – нет. (Примечание. Если Господь Бог щедро наградил ее красотой, в которой отказал мне, то мне Он дал воображение, ум и другие качества, которыми я горжусь и на которые Он поскупился Сильвии. Если поскупился. И если я горжусь собой, совершенствуя Его дары, то разве Сильвия не шлифует свою красоту?)

2. Она водит машину и играет в теннис и гольф, не прилагая усилий и удивительно точно. Я же играю с неуклюжей старательностью, что Сильвия переносит стоически.

3. Она творит чудеса при помощи иголки с ниткой.

4. Звери обожают ее. (Примечание. Джон Весли любит меня. Однако тут я мало что выиграю, потому что, если спросить, кто из нас больше достоин любви, я сдаюсь сразу же.)

5. Она превосходно ведет дом. Я же не умею вести ничего. Челлинор и Эдвардс не ставят меня ни во что и сознают это.

Он прочел написанное, добавил: “6. Я подлец”, перечеркнул все карандашом с северо-востока на юго- запад, затем с северо-запада на юго-восток, усилил каждую линию штриховкой, разорвал лист на шестьдесят четыре кусочка и выбросил клочки в корзину для бумаг. В окно до него продолжали долетать голоса женщин.

Как удается Сильвии так чудесно справляться с хозяйством? Какая досада, что ей нужно после завтрака идти в душную кухню и вести разговоры об овощном пудинге с мясом.

А ведет ли она такие разговоры? Возможно, не успевает она подумать о пудинге, как миссис Хоскен тут же ловит ее мысль. Или, может быть, она вовсе не думает о пудинге – нельзя и представить себе, как она думает о чем-то настолько прозаичном, да еще сразу же после завтрака, – возможно, не успевает она подумать “фиалки”, как миссис Хоскен, удивительная женщина, тут же понимает, что речь идет о пудинге. Как удается ей вести хозяйство так чудесно, так ловко и бесшумно?

Реджинальда, как ребенка, радовал его прекрасный дом. Он поворачивал в ванной кран – тут же начинала литься горячая вода. Он приглядывался к струе, протягивал к ней руку и приветствовал ее: “А вот и ты!” Без сомнения, краны, из которых лилась горячая вода, существовали и в других домах, но, глядя на хозяйку дома, вы этому не удивлялись. Глядя же на Сильвию, вы спрашивали себя: как ей все это удается? Уголь, кокс, антрацит, дрова, плита, которую надо растопить, плита, которую кто-то должен растопить в определенное время, кроме того, когда что-то ломается, надо вызывать слесаря – все это в милых руках Сильвии. Она только подумает “лаванда”, и тут же в сарае появится полтонны кокса.

Он пошел в гостиную, там на полке лежали четыре трубки и нераспечатанная жестянка с табаком. Там всегда лежала нераспечатанная жестянка с табаком. Он распечатал ее и пересыпал табак в кисет. Теперь посмотрим. Через полчаса здесь окажется новая жестянка. Сильвия? Разумеется. Откуда берется табак? В деревне его не продают. Откуда берется кокс? Бог знает.

Реджинальд поднялся наверх за платком. Прошел через комнату Сильвии, в которой так чувствовалась Сильвия, в свою гардеробную. Платки. Вчера он искал свой синий галстук и обнаружил его (после пятиминутного вытряхивания содержимого ящиков комода) в кармане брюк. Сегодня все снова в полном порядке. Он вытащил платок из аккуратной стопки, из-под мешочка с лавандой, и отправился вниз. По дороге он приоткрыл дверцы бельевого шкафа. Старательно уложенное белье. Прелестные вещицы Сильвии. То же, что и с коксом!

Чего, черт побери, хочет он от Сильвии? Интеллектуальной гармонии? Помилосердствуйте!

Возможна ли интеллектуальная гармония двух людей? В силах ли кто-либо другой совпасть с вами мыслями, слиться разумом, идти рука об руку без вопросов, без колебаний – два разума, мыслящие, как один. Разумеется, это невозможно. Не в том ли вся радость мыслить и, как он недавно убедился, писать, что ты один, совершенно один. Разве беседа, интеллектуальная беседа, в отличие от обычной болтовни, на самом деле не образчик тщеславия? Хочешь иметь слушателя, а не собеседника. А написав книгу, обретаешь слушателей.

Эта дурацкая книжка заставила его критически взглянуть на Сильвию. В тот день, думал он, когда я начал писать ее, а она должна была полюбопытствовать, чем это я занят, но не проявляла никакого интереса. С того дня, когда я сказал ей, что написал книгу, а она ответила: “Подумать только!” Наверное, я чувствителен сверх меры. Разве мать чувствительна сверх меры в отношении собственного ребенка? Ведь независимо от того, как он выглядит и каков он характером, она в глубине души полностью уверена, что он – само совершенство. Сверх меры чувствительным бываешь, когда не уверен, когда нуждаешься в поддержке. Был ли Шекспир совершенно уверен, что “Сон в летнюю ночь” удался ему? Наверное. Нуждался ли Китс в комплиментах по поводу “Соловья”? Всегда ли... ну, я не писатель и судить не берусь.

Но Сильвия, пойми, пойми же, это мое детище. Оно внезапно выросло. Я не знаю, что ждет нас впереди, знаю только, что это мое единственное детище, другого у меня не будет. О Сильвия, будь с ним поласковей...

А теперь перечитаем Раглана. Раглану, во всяком случае, мое детище нравится.