Когда громкий рев моторов и скользящие по земле черные тени возвестили, что первые истребители уже поднялись в воздух, ошарашенный уоррент-офицер подошел ко мне и сообщил: «Лейтенант Иногути сказал мне: «Я полечу вместо тебя», — и забрал мой самолет».

Когда начало светать, в направлении Таклобана стали видны клубки разрывов зенитных снарядов. Наши самолеты атаковали вражеский аэродром. Я молился за их успех.

Примерно через 30 минут вернулся один наш самолет. Только один! Когда пилот выбрался из кабины, мы увидели, что у него все лицо залито кровью. «Сильнейший зенитный огонь уничтожил нашу группу, когда мы пролетали над горами. Вероятно, наши самолеты были обнаружены радаром противника, и его зенитные батареи находились в полной готовности. Не стоит и говорить, что внезапная атака не удалась», — сообщил он.

«Лейтенант Ино…?» Я не договорил. Выражение лица пилота подсказало мне, что спрашивать не о чем.

Это произошло всего лишь через 10 дней после того, как его отец погиб вместе с линкором «Мусаси». А теперь и сын нашел место упокоения не слишком далеко от отца.

27 октября, через день после того, как адмирал Фуку-домэ согласился с использованием тактики камикадзэ, мой друг Иногути был назначен на новую штабную должность, связанную с организацией подразделений специальных атак. После ужина я сидел на командном пункте в Себу и удивлением услышал, что над летным полем взревел мотор какого-то самолета. Я вышел наружу, чтобы выяснить, кто это. Огоньки на крыльях показывали, что это наш самолет. Я побежал к летному полю и увидел, что там готовятся осветить затемненную посадочную полосу, чтобы самолет мог сесть.

Освещение посадочной полосы на этом фронтовом аэродроме было самым примитивным. Аккумуляторные фонари использовались только для подачи сигналов садящимся ночью самолетам. Чтобы очертить полосы, мы просто расставляли вдоль нее на равных интервалах солдат, каждый из которых держал керосинку. По сигналу с командного пункта солдаты зажигали лампы… Эту операцию следовало тщательно рассчитывать по времени, чтобы керосинки загорались как раз перед тем, как самолет коснется земли, и гасли, едва он сядет. Затянувшееся освещение полосы могло привлечь внимание противника, которые прилетали почти каждую ночь.

Как только мы приготовились осветить полосу, появились 2 вражеских самолета. Наш летчик, не подозревая о присутствии противника, несколько раз просигналил: «Подготовьтесь к посадке!» Американские пилоты в свою очередь совершенно не замечали наш самолет и его отчаянные попытки сесть. Когда противник немного удалился от аэродрома, мы поспешно зажгли лампы, чтобы самолет мог сесть. Но освещение привлекло оба вражеских самолета обратно, и нам пришлось погасить лампы и бежать в укрытия. Противник в конце концов сбросил несколько бомб вдали от аэродрома и улетел. После этого я просигналил с командного пункта, что теперь можно сажать самолет. Лампы загорелись, и сбитый с толка пилот, описав еще один круг, благополучно приземлился.

Пилота звали Наодзи Фукабори, вскоре он пришел на командный пункт, чтобы доложить мне. Он был из 701-й авиагруппы 2-го Воздушного Флота, и сегодня утром был назначен командиром 2-го корпуса специальных атак камикадзэ. Его отряд вылетел с аэродрома Николе, чтобы разыскать вражеские корабли рядом с островом Лейте. По пути Фукабори обнаружил, что взрыватель его бомбы неисправен, и приземлился в Легаспи, чтобы исправить поломку. Когда это было сделано, он снова взлетел, но когда самолет Фукабори прибыл к заливу Лейте, солнце уже садилось. В темноте пилот не сумел обнаружить цели и полетел в Себу.

Этот рапорт был отдан самым обычным, невозмутимым тоном. В заключение Фукабори сказал, что хотел бы вылететь рано утром, чтобы завершить выполнение боевой задачи. Он совсем не был похож на человека, который только что вернулся после неудачного самоубийственного вылета и жаждал заполучить другой шанс покончить с жизнью.

Выслушав его доклад, я сказал: «Ну, хорошо, вы протараните противника самостоятельно завтра утром. Но не лучше ли будет вернуться на базу и дождаться случая провести скоординированную атаку с другими камикадзэ?»

Я напомнил ему, что одиночный самолет камикадзэ имеет гораздо меньше шансов прорваться к цели, чем когда летит в составе группы в сопровождении эскорта. Он сидел молча, пока я говорил. Мы оба знали, что в обязанности каждого пилота-камикадзэ входит сделать все, что только от него зависит. Фукабори глубоко задумался. Затем он заговорил, тихо, но совершенно твердо: «То, что вы говорите, совершенно правильно. Но мои товарищи уже провели свои атаки. Я последую за ними завтра».

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я уже не пытался переубедить его. Вероятно, Фукабори хорошо выспался, потому что на следующее утро выглядел свежим и хорошо отдохнувшим, когда пришел на командный пункт. Я спросил, успел ли он позавтракать. Он кивнул и сказал: «Они даже успели выдать мне ленч. А вы позавтракали?» Спокойствие и невозмутимость, с которыми он говорил, придавали особый смысл этим простым словам. Я никогда не забуду их.

Он выразил нам благодарность за то гостеприимство, которое встретил в Себу, и передал мне письменный рапорт, чтобы переслали его в Мабалакат. Было еще темно, когда он взлетел на своем пикировщике «Джуди» в сопровождении 4 истребителей.

Когда истребители вернулись, их пилоты так и не смогли сказать ничего определенного. Они оставили Фукабори незадолго до того, как группа прилетела к заливу Лейте, и не видели его последнего пике. Как раз в то время, как его самолет должен был появиться над заливом, пилоты увидели, как небо заполнили разрывы зенитных снарядов.

Я думаю, что атака Фукабори была успешной.[13]

Его последний рапорт был образцом подлинной скромности: