Анна Филатьевна залилась горькими слезами. Анфиса вышла из своего оцепенелого состояния.

— Коли искреннее раскаяние чувствуешь… Бог простит… Он милостив… «Не до конца прогневается, ниже век враждует». В писании сказано… Не мне отговаривать тебя от твоего подвига… Сам Господь, быть может, вразумел тебя… Только вот что… княгинюшке своей ты все это расскажи, может она сыночка своего и найдет…

— Ох, идти-то мне к ней боязно… — сквозь слезы прошептала Анна Филатьевна.

— Что тут боязно, передо мной покаялась, и перед ней покайся… К Богу-то тоже идти надо с душою чистою…

— Ох, боязно…

— Со мной пойдем, чего не сможешь… я доскажу…

— Пойдем, Анфисушка, пойдем… Только вот с этими закладами справиться, с завтрашнего дня, чай, ходить начнут узнавать, что и как…

— Как же с ними ты сделаешь?..

— Раздам, все раздам… дарма, за помин души раба Виктора.

— Пойдем-ка спать теперь, касаточка, утро вечера мудренее. Помолимся, да и на боковую…

Анна Филатьевна с Анфисой отправились в спальню.

Долго молились они перед образами и обе плакали…

Кончив молитву, старушка перекрестила Анну Филатьевну и пошла на кухню.

Она сразу заснула.

Анна Филатьевна не могла от пережитого волнения долго сомкнуть глаз и задремала только под утро.

Был седьмой час утра, когда в парадной двери дома Галочкиной раздался первый звонок.

Анна Филатьевна еще спала.

Первым посетителем оказался тот чиновник, который на панихидах и накануне на похоронах пророчил всем, что заложенные У «Галки» вещи пропадут и грозился дойти до самой царицы.

Ему отворила Анфиса. Она встала рано и была очень сосредоточена. Ее на самом деле поразила исповедь ее хозяйки и благодетельницы.

Проснувшись и помолившись Богу, она раздумалась о людских прегрешениях.

— Вот, кажется, живут люди… дом — полная чаша, истинно Божеское благословение на нем почет, а поди ж ты, что на поверку-то выходит… Что внутри-то гнездится… Так и яблоко, или другой плод какой, с виду такой свежий, красивый, а внутри… червь… Так-то…

Эти философские рассуждения старушки прервал раздавшийся звонок.

Анфиса поплелась к двери…

— Пошли… поехали… Прости, Господи!.. — ворчала она.

Чиновник вошел с видимо напускною важностью.

— Хозяйка дома?

— Спит еще…

— Спит. Мужа вчера похоронила, а спит.

— Да что же ты ей, батюшка, не спать прикажешь, столько дней намаявшись и всю ночь глаз может не сомкнувши… — рассердилась Анфиса.

— Ночь, говоришь, не спала?

— Вестимо не спала, этакое горе.

— Ну, им, богатеям, такое горе с полгоря…

— Деньжищ, чай, покойный уйму оставил?

— А ты, ваше благородие, считал…

— И считать нечего… знаем… слухом, чай, земля полнится…

— Не всякому слуху верь, ваше благородие, да если и впрямь денег много… разве с ними-то, окаянными, горя люди не видят… еще большее…

— Да ты, кажись, тетка, начетчица, с тобой не столкуешь. Мне бы хозяйку повидать…

— Вот проснется… выйдет…

— Проснется… выйдет… Мне тоже не досуг, на службу царскую надобно…

— Так и иди на службу, а уж не обессудь, будить не стану; пусть поспит, болезная…

— С чего это ты к ней больно жалостлива, али вчерась щедро одарила?

— Это тебе, ваше благородие, ни к чему. А будить для тебя не стану, вот весь и сказ… — окончательно озлилась старуха.

Чиновник, видя непреклонность служанки, смирился.

— Что ж, и не буди, коли на самом деле она всю ночь не спала… я подожду.

У него мелькнула мысль, что если «Галчиху» разбудят, она встанет злая и, пожалуй, что табакерка его и впрямь пропадет.

Надежда дойти до царицы, при близком знакомстве хозяйки дома с местным квартальным, представилась ему вдруг делом довольно затруднительным.

— Что ж, посиди, я не гоню… — смилостивилась и Анфиса.

Чиновник сел на один из стульев, стоявших по стенам залы. Анфиса тоже присела.

— Я, собственно, насчет одной вещи.

— Заложена?

— Заложена.

— Отдаст…

— Не врешь?.. Потому у меня теперь денег нет, подождать попросить пришел недельки с две до жалованья… — заметил чиновник.

— Отдаст… так отдаст…

— Как, так?

— Так, без денег…

— Да ты, тетка, в уме ли?

— Да что же ты, ваше благородие, диву дался… точно отдать нельзя.

— Без денег?

— Ну, вестимо, без денег… На помин души покойника, все раздаст, что заложено было… Вечор мне так сказала, так и сделает…

— Не врешь?

— Пес врет, ваше благородие.

— Ну, дела, дивные дела… От Бога, видно, ей так внушено было…

— Вестимо не от беса, прости Господи!

Старуха перекрестилась.

— Так ты, тетушка, вот что, ее не буди… Пусть спит… — сказал чиновник.

— Да я и не буду…

— Я и говорю, не буди… Добреющая, видно, у ней душа… Не ожидал, признаюсь, не ожидал… — потирал руки чиновник. — Без денег и без процентов…

— Дивные дела… А уж за душеньку покойного мы замолим.

— Вестимо, молиться надо… Пусть спит, голубушка, пусть спит… — говорил чиновник.

— Ты вот что, ваше благородие, здесь побудь, а я пойду на кухню, самовар наставлю, а ежели кто позвонится, уж не поставь себе во труд, отвори…

— Иди, иди, дивные дела! — продолжал повторять чиновник, ходя по зале.

Через несколько времени раздался звонок. В дверь влетела раскрашенная дама.

— Вы уже здесь! Как я рада! — воскликнула она, при виде отворившего ей чиновника. — Видели!