— Я надеюсь вас скоро успокоить благополучным ответом, — сказала княгиня, подавая ему руку.
Он снова крепко поцеловал ее.
По его уходе она удалилась к себе в кабинет, села в кресло и задумалась.
Обнадеживая князя Владимира на благополучный ответ со стороны своей младшей дочери, княгиня говорила ему далеко не то, что думала. Она хороша знала ту нескрываемую княжной Анной антипатию, которую последняя питала к настоящему претенденту на ее руку, так что на добровольное согласие княжны на этот брак не могло быть ни малейшей надежды. Между тем, этот-то брак и был сладко-лелеянной мечтою княгини Зои и ее мужа. Более блестящей партии они не могли желать для своей дочери, репутация же князя Владимира, как кутилы, мота и развратника, не имела ровно никакого значения в их глазах. Они находили себе утешение, а князю — оправдание, в народных поговорках: «быль молодцу не укор», «бесится, бесится, да и перебесится» и «женится-переменится». Колоссальное богатство князя, доставшееся ему от отца, — они не знали, какие метаморфозы оно претерпело в руках искусного Гиршфельда, — одно могло заслонить недостатки жениха и придать ему даже небывалые достоинства в глазах сиятельных родителей невесты. Средства этих родителей были к тому же далеко не в блестящем положении. Еще во время поездки всего княжеского семейства в именье брата, князя Ивана, в то лето, когда он неожиданно умер ударом, дела князя Василия были крайне запутаны: на имениях лежали неоплатные долги, и главною целью посещения брата был расчет со стороны бившегося как рыба от лед князя Василия, находившегося накануне полного разорения, на родственную помощь. Смерть брата, таким образом, произошла совершенно кстати и даже ранее, нежели князь Василий передал ему о своем гнетущем положении. Опекунство над сыном, которому достались все имения дяди, скрытые князем капиталы, как принадлежащий Александрине, так даже и часть доставшегося родному сыну, поправили финансовое положение князя Василия, но, увы, не надолго. Не прошло и десяти лет, как от этих капиталов не осталось даже приятного воспоминания; снова явились долги, и в опекунские отчеты вошел не присущий им фантастический элемент. Совершеннолетие сына, принявшего наследственные имения и оставившего их в управлении отца, вторично спасло князя Василия от разорения и даже от позора, так как капитал сына значился только на бумаге, а имения были заложены и перезаложены.
Ничего не смысля в делах, Виктор имел весьма смутное понятие о том, что у него есть отдельное от отца состояние. Он, как и Владимир Шестов, «что-то» подписывал, но прочесть это «что-то» не давал себе труда, а быть может и самое чтение не привело бы ни к чему и дело от этого не стало бы для него яснее. Главною причиною растройства денежных дел семейства князей Гариных, кроме стоящей баснословно- дорого придворно-светской жизни, был сам князь Василий, ведший большую игру в карты и на бирже, первую несчастливо, а последнюю неумело, как неумело вел дела и по имениям, которые ему приносили чуть не убыток, а для управляющих были золотыми днами. Как бы то ни было, но положение было не из приятных, и о том, чтобы дать за дочерьми приданое, соответствующее их титулу и положению, нечего было и помышлять. Княгиня Зоя Александровна знала все это, и ясно понимала, что брак ее дочери Анны с богачом князем Шестовым является прямою помощью неба.
«Он не возбудит денежного вопроса: у него хватит на десятерых!» — мысленно решила она.
«Надо уломать Annette, но как?»
Зоя Александровна позвонила.
— Доложите князю Василию Васильевичу, если он дома, что я прошу его тотчас же пожаловать ко мне! — сказала она вошедшей камеристке.
Князь Василий в это время только что вернулся из какого-то заседания, а потому через несколько минут явился в кабинет супруги, блистая всеми регалиями. Это был высокий, красивый старик — князю было под шестьдесят — с громадной лысиной «государственного мужа» и длинными седыми баками — «одно из славных русских лиц».
Мягкою походкою подошел он к жене и с грациозной нежностью поцеловал ее руку.
— Me voici… вот и я! — перевел он по-русски, опускаясь на маленький диванчик и начиная рассматривать великолепные желтые ногти, что служило признаком, что князь приготовился слушать.
Княгиня в коротких словах передала князю о сватовстве князя Владимира Шестова и о замеченной ею антипатии ее дочери к претенденту.
— Quelles betises!.. Она должна согласиться. Отказываться от такой партии, при нашем положении, excusez du peu… — вспыхнул князь.
— Но, mon cher, ты знаешь характер Annette; я просто боюсь приступиться.
— C'est vrai, c'estune bete! — щелкнул длинным ногтем мизинца левой руки — признак раздражения — произнес князь.
— Que faire alors? — спросила княгиня.
— Ordonner! — лаконически ответил он.
— Я ее позову сюда, мы скажем ей вместе! — согласилась княгиня, протянув руку в сонетке.
— S!.. — процедил сквозь зубы князь.
Зоя Александровна позвонила и приказала позвать княжну Анну.
Княжна вошла и недоумевающе-вопросительным взглядом окинула торжественно-серьезные лица и фигуры отца и матери.
— Вы меня звали, maman? — ровным голосом обратилась она к княгине.
— Да, ma chere! Присядь; нам с отцом надо переговорить с тобой.
Недоумение, но уже беспокойное, появилось на как бы выточенном из мрамора, красивом лице княжны Анны.
Она села на стул.
— Князь Владимир Александрович Шестов сегодня просил у меня твоей руки… — торжественно произнесла княгиня.
Анна Васильевна сперва вспыхнула, потом побледнела.
— Он бы мог обратиться сперва ко мне! — с дрожью в голосе сказал она.
— Это по новому, — съязвила Зоя Александровна, — но это все равно… Истинная любовь робка, и он обратился ко мне, как к твоей матери с просьбой походатайствовать за него у тебя.
— И вы?
— Я ходатайствую… Князь и я согласны на этот брак, лучшей партии нельзя и желать. Надеюсь, что и ты не найдешь что возразить против этого и… согласишься! — быстро добавила княгиня.
Она спешила исполнить волю мужа и приказать, но в душе трусила.
— Но я… — прерывающимся голосом, еле владея собою, проговорила княжна, — не только не люблю его, но даже не уважаю.
— Sapristi! — щелкнув ногтем, вспылил князь. — Очень ему нужно твое уважение!.. Это совсем не входит в расчеты женихов.
Дочь метнула на отца едва заметный, почти презрительный взгляд.
— Ma chere, — начала снова княгиня: — я буду с тобой откровенна, ты не ребенок, ты поймешь меня. Наши дела очень плохи, а князь баснословно богат; выходя за него, ты не только устроишь свою судьбу, но… — Зоя Александровна запнулась.
— Но и… поправишь наши обстоятельства, — с трудом добавила она.
Князь продолжал щелкать ногтем.
— Не надо глядеть на брак идеально, по-мещански; в нашем кругу брак ни к чему не обязывает…
Княгиня остановилась, заметив устремленный на нее холодный взгляд дочери.
— Если я должна выйти не за князя Шестова, а за его состояние, то я… согласна! — ледяным тоном сказала княжна, с неимоверным усилием выговорив последнее слово, и встала.
Это быстрое согласие ошеломило Зою Александровну.
— Я больше не нужна?.. — произнесла дочь и, не дождавшись от матери ответа, вышла из кабинета.
Князь и княгиня остались одни и взглянули друг на друга. Выражение их лиц было таково, будто они получили по пощечине. Они впрочем, не могли не сознавать, что такое согласие дочери и было ничем иным, как пощечиной.
— Quelle imbecile… — проворчал князь.
