Никитишной Хвостовой.
VII
ПОДРУГА ДЕТСТВА
Прошло несколько дней.
Впечатление роковой встречи несколько изгладилось.
Екатерина Петровна окончательно пришла в себя, к великой радости ее мужа, удвоившего свою нежность с тех пор, как у него появилось отрадное предположение о причинах болезни его жены.
Он не переставал верить в эти причины, несмотря на то, что последняя несколько раз разуверяла его — ему так хотелось верить.
Жизнь Хвостовых вошла в свою обычную колею, и несчастная женщина не ожидала, что ей в очень недалеком будущем готовится новый удар.
Был первый час дня. Петра Валерьяновича не было дома, он куда-то уехал по делам. Ольга Николаевна сводила счеты в кабинете, а Екатерина Петровна сидела в угловой гостиной за пяльцами. Она вышивала мужу туфли и, надо сознаться, что вышивала не очень прилежно, так как работа была начата чуть ли не с первой недели после их брака.
В передней раздался звонок.
«Должно быть Петя!» — подумалось ей, и она спокойно продолжала работать.
В двери гостиной, подойдя неслышной походкой, появился лакей.
— Графиня Наталья Федоровна Аракчеева! — доложил он.
— Что-о-о! — не своим голосом вскрикнула Екатерина Петровна. — Что ты сказал?
— Графиня Наталья Федоровна Аракчеева! — бесстрастно повторил лакей, с удивлением глядя на вытаращенные, казалось, готовые выскочить из орбит глаза молодой барыни, на покрывшую ее лицо мертвенную бледность.
Она пересилила свое волнение, заметив, что лакей смотрит на нее с недоумением.
— Так доложи Ольге Николаевне, — сказала она и встала, чтобы уйти из комнаты.
— Их сиятельство не приказали беспокоить их превосходительство, а приказали доложить вам, так и изволили сказать: доложи молодой барыне.
Екатерина Петровна остановилась и чтобы не упасть, оперлась рукой на преддиванный стол.
— Где она?
— В зале…
Отступление было отрезано… Не принять было нельзя, доложить Ольге Николаевне, но она всегда просит ее, Зою, принимать приезжающих гостей вместе… Сослаться на нездоровье, но Наталья Федоровна может приехать и в другой раз, и в третий… верно, ей необходимо ее видеть… Лучше принять ее одной, без свидетелей, без старухи Хвостовой, и без того подозревавшей, что она, Зоя, знает графиню Аракчееву.
Все это мгновенно промелькнуло в уме молодой женщины вместе с той сценой, когда ей сделалось дурно во время чтения письма Василия Васильевича Хрущева, где он упоминал о графине Наталье Федоровне.
«Быть может, не узнает… столько лет…» — мелькнула в ее голове последняя надежда.
— Проси, — с дрожью в голосе сказала она лакею, а сама села в кресло у преддиванного стола, спиной к окнам.
Лакей удалился.
Прошла, быть может, одна минута, показавшаяся Екатерине Петровне целою вечностью. Все далекое прошлое, связанное с именем вот сейчас, сейчас имеющей войти в комнату графини, — проносилось в уме молодой женщины.
В дверях гостиной появилась графиня Аракчеева. Екатерина Петровна поднялась и через силу пошла навстречу вошедшей.
— Madam la colonelle Chvostow?[11]
— Our, comtesse![12]
Екатерина Петровна приветливым жестом показала графине на кресло.
— Prenez place, comtesse![13]
Наталья Федоровна медленно подошла к креслу и села. Несколько минут она молчала, пристально вглядываясь в сидевшую против нее молодую женщину.
— Простите… Вы не узнаете меня? — спросила она, после долгой паузы.
— Вас, графиня? — дрогнувшим голосом произнесла Екатерина Петровна. — Я не понимаю.
— Положим, мы не видались столько лет, но так долго были связаны дружбой, которая не забывается, дружбой детства, — продолжала графиня.
Она с первого взгляда, как и Николай Павлович Зарудин, узнала Бахметьеву и это так поразило ее, что она позабыла ту тяжелую миссию, с которой она приехала к Хвостовым.
Екатерина Петровна, со своей стороны, напрягала все свои усилия, чтобы побороть охватившее ее внутреннее волнение при встрече со своей бывшей подругой, и при этих словах Натальи Федоровны, видимо, забывшей все зло, сделанное ей Бахметьевой и сохранившей в своей памяти лишь светлые черты их отношений в те прошлые далекие годы.
— Вы ошибаетесь, графиня, вы принимаете меня, видимо, за другую, я первый раз имею честь вас видеть, — с трудом, сдавленным голосом произнесла молодая женщина.
— Меня… в первый раз… Но это мистификация. Ведь вы урожденная Бахметьева… Екатерина Петровна.
Смертная бледность покрыла лицо Екатерины Петровны. С минуту она молчала, опустив глаза.
— Вы ошибаетесь, графиня. Я урожденная Белоглазова, меня… зовут… Зоя Никитишна.
— Белоглазова… Зоя Никитишна… — машинально повторила Наталья Федоровна. — В таком случае, простите… я вам верю… более, нежели себе, своим глазам. Он прав, он мог ошибиться, — добавила она про себя.
— Кто он? Зарудин? — вдруг вскрикнула Екатерина Петровна.
Графиня вскинула на нее быстрый, вопросительно недоумевающий взгляд и встала.
— Вы мистифицируете меня. Вы — Катя Бахметьева!
Она узнала голос своей подруги, который с летами несколько изменился, но в момент невольного возгласа в нем явились знакомые ноты.
Екатерины Петровна сидела, как окаменелая: вырвавшийся у нее вопрос о Николае Петровиче Зарудине, вырвавшийся против ее воли, при помутившихся от необычайного волнения мыслях, ударил ее как обухом по голове.
Еще мгновение — мысли прояснились, и она с ужасом поняла, что далее отпираться невозможно, что этим нелепым вопросом она выдала себя с головой, что им она уничтожила закравшееся было, как она видела, в голову Натальи Федоровны, хотя и небольшое, но все же сомнение в том, что перед ней сидит ее подруга детства — Катя Бахметьева.
Молодая женщина вдруг сорвалась с кресла и упала к ногам Аракчеевой.
Это было так неожиданно быстро, что последняя не успела удержать ее.
— Талечка, милая, дорогая Талечка! Прости меня, не выдавай меня! — простонала Екатерина Петровна, силясь обнять ноги Аракчеевой.
Та быстро наклонилась к ней.
— Встань, Катя, встань! Что с тобой. За что прощать? В чем не выдавать?
— Я расскажу тебе все, как на духу, — несколько успокоившись, встала Екатерина Петровна. — Я сама так несчастлива от этого невольного самозванства.
— Самозванства?.. — с удивлением посмотрела на нее графиня.
— Садись… вот сюда, в уголок.
Они сели на маленький диванчик, стоявший в глубине гостиной.
— Слушай!
