больше мусора, все больше сточных вод. Но лишь после Великого Смрада, после мощного, с викторианским размахом строительства он занял подобающее ему место и достиг истинного величия. Найти представителей этого племени можно было в канализации повсюду, но постоянные жилища они устраивали себе в похожих на церковные крипты склепах красного кирпича к востоку, в местах стечения многих бурлящих, пенных вод. Здесь они садились, разложив вокруг себя удочки, сети и импровизированные багры, и следили за поверхностью бурой реки.
Они носили бурую и зеленую одежду, покрытую тонким слоем чего-то, что могло быть плесенью, а могло быть нефтехимическим илом или (нетрудно допустить) чем-то много худшим. Волосы они отпускали длинные и никогда их не расчесывали. Пахло от них… ну, сами более или менее можете себе представить. Вдоль особо важных туннелей они развешивали старые штормовые фонари. Никто не знал, что Клоачный народец использовал вместо топлива, но их фонари горели довольно вонючим зеленым и синим пламенем.
Неизвестно, как общался между собой Клоачный народец. В своих немногих столкновениях с внешним миром они прибегали к своеобразному языку жестов. Они жили в мире бульканья и капель. Мужчины, женщины и безмолвные маленькие дети.
Данникин заметил что-то в воде. Он был вождем Клоачного народца, самым старым и самым мудрым из всех. Туннели и каналы он знал лучше тех, кто их когда-то построил. Данникин потянулся за сетью для мелкой добычи. Одно отточенное движение руки – и он выловил из воды заляпанный грязью сотовый телефон. Отойдя к небольшой кучке хлама у стены, он положил телефон к остальному улову. Пока сегодняшний улов заключался в следующем: две разнопарые перчатки, ботинок, кошачий череп, роман «Фиеста», отсыревшая пачка сигарет, искусственная нога, дохлый кокер-спаниель, пара рогов на подставке и нижняя часть детской коляски.
Неудачный выдался день. А ведь сегодня вечером Ярмарка, причем под открытым небом.
Данникин не сводил глаз с воды. Никогда не знаешь, когда и что может подвернуться.
Старый Бейли развешивал сушиться постирушку. Наволочки и простыни развевались и трепыхались на ветру, гулявшем по крыше Сентр-Пойнт, неприглядного небоскреба, характерного для шестидесятых годов, который мозолит глаза в восточном конце Оксфорд-стрит, высоко над станцией «Тоттенхэм-Корт-роуд». Старый Бейли не шибко любил это здание, но, как он часто говорил птицам, вид с тамошней крыши несравненный, и более того: крыша Сентр-Пойнт – одно из немногих мест в Вест-Энде, откуда самого Сентр-Пойнт не видно.
Ветер топорщил перья в накидке Старого Бейли, отрывал по одному, уносил куда-то в Лондон. Старый Бейли не дулся. Как он так же часто говорил своим птицам, там, откуда взялись эти, всегда найдутся еще.
Из отверстия вентиляционной шахты, с которого давно отодрали решетку, выбрался большой черный крысюк и, оглядевшись по сторонам, направился прямиком к загаженной птицами палатке Старого Бейли. Взбежав по боку палатки, он прокрался по бельевой веревке, все это время настойчиво тараторя.
– Помедленней, помедленней, – сказал ему Старый Бейли.
Крысюк затараторил снова – на сей раз пониже тембром и не такой скороговоркой.
– Господи помилуй! – воскликнул Старый Бейли, побежал в палатку и вернулся с оружием – вилкой для жарки гренок и совочком для угля.
Потом опрометью вернулся в палатку и вынырнул со своими клетками и вывесками для Ярмарки. А затем медленно потащился в палатку, где, открыв деревянный сундук, вынул и убрал в карман серебряный ларчик.
– У меня, право слово, нет времени на эти глупости, – сказал он крысюку, выходя из палатки в последний раз. – Я очень занятой человек. Птицы, знаешь ли, сами себя не ловят.
Крысюк на него пискнул.
– Ну, – сказал крысюку Старый Бейли, отвязывая с пояса моток веревки, – тело могут забрать и другие. Я уже немолод, знаешь ли. И туннели мне не по нутру. Я ведь крышный человек до мозга костей.
Ответом ему стало грубое фырканье.
– Тише едешь – дальше будешь, – посоветовал крысюку Старый Бейли. – Видишь, уже иду. Молокосос. Я прапрадедушку твоего знал, брат мой крыса, поэтому нечего тут нос задирать… Ну и где у нас Ярмарка?
Крысюк ему сказал. Тогда, убрав его в карман, Старый Бейли перебросил ногу через парапет.
На сидящего на уступе в пластиковом шезлонге Данникина вдруг нахлынуло предчувствие богатства и процветания. Он ощущал, как они плывут с запада на восток, плывут к нему.
Данникин громко хлопнул в ладоши, и тут же к нему бросились, хватая на бегу багры и сети, мужчины, а с ними дети и женщины. Все выстроились вдоль скользкого уступа, изготовились в свете трещащих искрами зеленых клоачных фонарей. Вождь подал знак, и они стали ждать – молча, ведь именно так ждет Клоачный народец.
По каналу приплыло лицом вниз тело маркиза де Карабаса, течение несло его медленно и величественно, точно погребальную барку. В полном молчании Клоачный народец подтянул его баграми, вытащил сетями и вскоре уже выложил на уступе. Они сняли плащ и байкерские ботинки, забрали золотые часы и содержимое прочих карманов, но остальную одежду оставили на трупе.
Глядя на добычу, Данникин просиял. Он снова хлопнул в ладоши, и Клоачный народец начал готовиться к Ярмарке. Теперь у них и вправду было что продать.
– Ты уверена, что маркиз будет на Ярмарке? – спросил Ричард у д'Вери, когда тропа начала понемногу подниматься вверх.
– Он нас не подведет, – сказала она, насколько могла убежденно. – Уверена, он там будет.
Глава четырнадцатая
Боевой корабль стандартного образца «Белфаст» – одиннадцатитонный эсминец, спущенный на воду в 1939 году, прошел активную боевую службу во Второй мировой войне. С тех пор он стоял намертво пришвартованный на южном берегу Темзы, в «открыточной стране» между Лондонским и Башенным мостами, напротив лондонского Тауэра. С его палубы видны собор Святого Павла и позолоченная верхушка «Монумента», спроектированного, как и многое в Лондоне, Кристофером Реном в память о Великом пожаре. Корабль служит плавучим музеем, мемориалом, тренировочным плацдармом.
С берега на борт ведет крытый переход. Вот по нему поднимались по двое, и по трое, и даже дюжинами подмирцы, торопясь первыми расставить свои палатки и козлы. Тут сошлись все племена и баронии Под-Лондона, объединенные Ярмарочным Перемирием и взаимным желанием расположиться как можно дальше от клеенок Клоачного народца.
Столетием раньше было решено, что Клоачный народец может раскладывать на грязных клеенках и брезенте свой улов только на тех Ярмарках, которые устраивают под открытым небом. Данникин и его народец вывалили свои трофеи огромной кучей на кусок брезента под большой орудийной башней. Никто никогда не подходил к ним сразу: они придут под конец Ярмарки – завсегдатаи распродаж, любопытные и немногие счастливчики, над которыми смилостивилось мироздание, лишив их обоняния.
Ричард, Охотник и д'Верь проталкивались через толпу на палубе. Ричард поймал себя на том, что каким-то образом утратил потребность то и дело останавливаться, разинув глаза и рот. Покупатели, продавцы и зеваки не стали менее странными, чем были на прошлой Передвижной Ярмарке, но, надо думать, изменился он сам, став не менее странным.
Он пробежал глазами по лицам в толпе, на ходу выискивая ироничную улыбку маркиза.
