Я сняла свою шаль и закутала в нее Аврору, которая была одета легче, чем все остальные. Жанно взял меня за одну руку, Шарло за другую. И мы отправились в дорогу, сами не понимая еще, куда лежит наш путь.

Трясясь в крестьянской телеге, я наконец-то достала отпечатанную бумагу, отданную мне Розарио, и осторожно расправила ее на коленях. Я давно знала, что еще 5 сентября 1793 года Конвент поставил террор «в порядок дня». Теперь передо мной лежал так называемый Декрет о подозрительных, одно из первых следствий развязанного Революцией и узаконенного террора.

Порыв холодного ветра вырвал у меня бумагу, она полетела по воздуху, и я не стала ее догонять. Мне и так все было ясно. Я была виновата практически по всем пунктам. Я подпадала под любую из этих статей… Оставалось лишь надеяться, что я теперь не я, а некая Жюльетта Фромантен, жена оружейника из Алансона. Правда, я сознавала, что наши подложные документы не выдержат никакой мало-мальски придирчивой проверки. Они были лишь прикрытием на тот случай, если нас остановит какой-нибудь полуграмотный патруль.

Сумерки сгущались, начал накрапывать дождь. На одной из развилок крестьянин остановил лошадь.

– Ну, все! – сказал он на местном наречии. – Слезайте.

Это было равносильно приказу. Розарио помог мне стащить с телеги полусонных малышей. Маргарита, которой уже два пальца свело ревматизмом, едва передвигала ноги. Скрепя сердце я отсчитала крестьянину двести ливров. До чего дошло обесценивание денег – за поездку в телеге приходится отдавать две сотни. А что происходит в Париже? Там, пожалуй, извозчики запросто кричат: «С вас шесть тысяч ливров, гражданин!»

– Скажите, где нам можно было бы заночевать?

Крестьянин махнул рукой в сторону перелеска:

– Ступайте туда. Там мельница папаши Бретвиля.

– И он нас примет?

– Этого я не знаю.

Он хлестнул лошадей, и старая телега тронулась, удаляясь в холодный осенний туман. Я растерянно посмотрела на Розарио, безмолвно спрашивая, что нам теперь делать. Он мягко привлек меня к себе, погладил голову. Казалось, уныние неспособно его коснуться. Через минуту он уже посадил себе на плечи самого младшего, Жанно, и решительно двинулся вглубь леса.

– Пойдемте! До деревни слишком далеко. Может быть, этот самый папаша Бретвиль и примет нас.

Я подумала, что если только все так и будет, следует прежде всего купить у мельника какой-нибудь сюртук для Розарио, даже если для этого придется отдать все оставшиеся восемьсот ливров. Розарио в своем мундире сержанта, пусть даже с оторванными знаками отличия, вызывал подозрения. Дезертиров повсюду ищут. Брата схватит первый же патруль…

Мы были в окрестностях Мортани, где вовсю свирепствовала революционная полиция. Наше путешествие продолжалось уже шесть дней. Приходилось выбирать самые пустынные дороги; самые необжитые уголки, то дрожать в оврагах, то бежать без остановки. За эти дни мы почти не спали. Я совершенно выбилась из сил. Надо попроситься на ночлег. Надо, даже если это грозит нам большой опасностью…

Был хмурый осенний вечер. Свинцовые тучи на небе все сгущались, дождь мелкими брызгами летел в лицо. Было не очень холодно, но сыро: земля, пожелтевшая листва, мох – все было мокрым. Тяжелые мутные капли падали с влажных холодных ветвей.

– Скоро ли у нас будет дом, как и у всех людей? – сердито воскликнула усталая, промокшая Аврора.

Я считала своим долгом в зародыше истребить этот элемент паники.

– Не смей говорить со мной таким тоном. Вовсе не все люди, мадемуазель, сейчас имеют дом. И уж, конечно, не тебе, такой большой девице, ныть и капризничать. Взгляни на Шарло – он не меньше тебя устал, но идет молча.

– Он всегда идет молча.

Я приказала ей прикусить язык и не донимать меня своими жалобами, хотя сама Отлично сознавала их справедливость. Но что поделаешь – слова Авроры лишь усиливали мое беспокойство. Все эти события сделали меня очень нервной и несдержанной.