немедленно исследовать их.

— Очень хорошо, — сказал Аполло; его это слегка забавляло. — Они же приглашают вас. Но скажите мне: чем вас взбудоражили эти документы?

Ученый бросил на него быстрый взгляд.

— Вы знакомы с моими трудами?

Монсеньор поколебался. Он был знаком с ними, но сознаться в этом означало признать, что имя дона Таддео произносилось в одном ряду с именами великих естествоиспытателей, умерших тысячу и более лет назад, хотя самому дону было едва ли за тридцать. Священник не желал признавать, что этот молодой человек подавал немалые надежды обнаружить то редкое проявление человеческого гения, которое возникает раз или два в столетие, чтобы перевернуть всю науку.

— Я должен признаться, что не читал большую часть из…

— Не имеет значения. — Пфардентрот не принял извинения. — Большинство из них сугубо абстрактны и скучны для неспециалиста: теория сущности электричества, движение планет, притяжение тел и прочее в этом же духе. А в списке Корнхауэра упоминаются имена Лапласа, Максвелла и Эйнштейна… Они что-нибудь говорят вам?

— Не много. История называет их естествоиспытателями, не правда ли? Они ведь жили в то время, которое предшествовало гибели последней цивилизации? Помнится, их упоминает одна из языческих агиологий79, не так ли?

Ученый кивнул.

— И это все, что известно о них или о том, чем они занимались. Физики, как говорят наши не очень глубокие историки. Те люди, благодаря которым Европейско-Американская культура поднялась так быстро, говорят они. Перечень, который приводят историки — сущая банальщина, ничего больше. Я почти забыл о них. Но старинные документы, которые, по словам Корнхауэра, у них имеются, могут быть именно физическими научными текстами. Это невероятно!

— И вы хотите убедиться в этом?

— Да, мы хотим убедиться. Теперь, когда все это всплыло, я бы предпочел никогда не слышать об этом.

— Почему?

Дон Таддео внимательно разглядывал лежащую внизу улицу. Он поманил к себе священника.

— Подойдите сюда на минутку. Я покажу вам, почему.

Аполло вышел из-за стола и посмотрел вниз на грязную ухабистую улицу, которая окружала дворец, казармы и здания коллегиума, отгораживая резиденцию правителя от шумного плебейского города. Ученый показал на темную фигуру крестьянина, который в сумерках вел домой своего осла. Его ноги были обмотаны кусками мешковины. На них налипло столько грязи, что он еле их поднимал. Но он упорно, шаг за шагом, тащился вперед, отдыхая после каждого шага по полсекунды. Он был настолько изнурен, что даже не мог очистить ноги от грязи.

— Он не едет верхом на осле, — заметил дон Таддео, — потому что утром его осел был нагружен зерном. Ему не приходит в голову, что теперь — поклажи нет. То, что было правильно утром, правильно для него после полудня.

— Вы знаете его?

— Каждое утро и каждый вечер он проходит мимо моего окна. Неужели не приметили его?

— Таких, как он, тысячи.

— Посмотрите-посмотрите. Можете ли вы заставить себя поверить, будто это животное ведет свой род от людей, которые, как предполагают, изобрели летающие аппараты, побывали на Луне, подчинили себе силы природы, создали машины, умеющие говорить и едва ли не мыслить? Можете вы поверить, что такие люди существовали?

Аполло молчал.

— Посмотрите на него! — настойчиво повторил ученый. — Нет, сейчас слишком темно. Вы не сможете разглядеть на его шее первые признаки сифилиса, который вскоре съест его носовой хрящ. Наполовину парализованный и явно слабоумный. Безграмотный, суеверный, кровожадный. Он ненавидит своих детей. За несколько монет он может убить их. Он может продать их за что угодно, как только они достаточно подрастут. Посмотрите на него и скажите, видите ли вы в нем потомка некогда могущественной цивилизации? А если нет, то кого вы видите?

— Образ Христа, — раздраженно ответил монсеньер, сам удивляясь своему гневу. — А что я, по- вашему, должен увидеть?

Ученый раздраженно фыркнул.

— Несоответствие. Между людьми, которых вы можете увидеть из любого окна, и людьми, которые некогда жили, как нас хотят уверить в этом историки. Я не могу этого принять. Как могла великая и мудрая цивилизация полностью уничтожить себя?

— Вероятно, — ответил Аполло, — сделавшись совсем уж величественной и совсем уж мудрой, ничего более.

Он подошел к высокой лампе, чтобы зажечь ее, так как сумерки быстро сгущались. Он ударял кресалом по кремню, пока не высек искру, потом стал осторожно раздувать огонь на труте.

— Вероятно… — сказал дон Таддео. — Но я сомневаюсь в этом.

— Так вы отвергаете всю историю, считаете ее мифом?

Из трута показался язычок пламени.

— Я не отвергаю ее, но подвергаю сомнению. Кто писал вашу историю?

— Монашеские ордены, конечно. В те темные времена не было больше никого, кто мог бы писать ее.

Он перенес огонь к фитилю.

— Ну вот! Вы подтверждаете это. А во времена антипап сколько еретических орденов фабриковали свои собственные версии исторических событий, а потом подсовывали их в качестве трудов древних авторов? Вы этого не знаете, вы просто не можете точно это знать. Несомненно, что на этом континенте существовала цивилизация более развитая, чем нынешняя. Чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на груды искореженного, ржавого металла. Вы можете разрыть полосы сыпучих песков и обнаружить остатки их железных дорог. Но где же доказательства существования тех машин, которые, как уверяют нас историки, строились в те времена? Где обломки самодвижущихся повозок и летающих машин?

— Перековали на плуги и мотыги.

— Если они вообще существовали.

— Если вы сомневаетесь в этом, то почему хлопочете о документах ордена Лейбовича?

— Потому что сомнение не есть отрицание. Сомнение — могучий инструмент, и его следует применить к истории.

Нунций натянуто улыбнулся.

— А в чем заключается мое участие в этом деле, ученый дон?

Ученый порывисто подался вперед.

— Напишите настоятелю аббатства. Заверьте его, что с документами будут обращаться очень бережно, что их вернут сразу же, как только мы установим их подлинность и изучим содержание.

— Чьи гарантии я должен ему дать — ваши или мои?

— Ханегана, ваши и мои.

— Я могу ему дать только ваши и Ханегана. У меня нет собственных солдат.

Ученый покраснел.

— Скажите мне, — продолжал нунций, — почему, если забыть о бандитах, вы настаиваете на том, чтобы эти документы привезли сюда, вместо того, чтобы поехать в аббатство самому?

— Самая лучшая причина, на которую вы можете сослаться в письме к аббату, это то, что экспертиза документов, произведенная в аббатстве, не будет иметь достаточной силы для светских ученых.

— Значит, ваши коллеги могут подумать, будто монахи вас провели?

— Ммм… может случиться и так, но вот что особенно важно: если они будут привезены сюда, их сможет изучить каждый, кто способен высказать достаточно квалифицированное суждение. И все доны, приехавшие из других княжеств, также смогут посмотреть их. Но мы не можем на полгода перенести весь коллегиум в