миску с недоеденными огурцами, надкушенный ломоть хлеба, рядом – флягу, обтянутую тканью цвета навоза. Княжна шагнула, взяла флягу. От нее исходил тот же запах. В глазах княжны потемнело. На мгновение свет исчез. Затем стали проступать испуганные лица. И среди них одно, ненавистное.

– Ты! – княжна выхватила нож. – Ты его опоила! Поняла, что не поддастся! Язычница, чародейка!..

В лице девки проступил страх.

– Он сам! – сказала жалобно. – Я говорила: не надо так много! Не слушал…

– Лжа! – зашипела княжна, подступая. – Я слышала: ты говорила ночью! Требовала, чтоб взял тебя! Отец Пафнутий тебя разоблачил. Язычница! Гореть тебе в геенне!..

Княжна замахнулась. Девка сжалась, но цели удар не достиг. Железная рука схватила княжну за кисть. Евпраксия попыталась вырвать руку, но противник был сильнее.

– Пусти! – закричала она в ярости. – Как смеешь! Я княжна!

– Я не служить тебе! – сказал Конрад. Княжна не заметила его ранее. – Я давать клятва кондотьер. Я сечь мечом любой, кто нападать на кондотьер и его люди.

– Велю вас убить!

– Вы пробовать, – усмехнулся наемник, – не выходить. Я не советовать. Мы рубить кметь в рагу!

– Ты в сговоре! – догадалась княжна.

– Нет сговор! – сказал Конрад. – Я рассказать!

– Пусти! – сказала княжна, и Конрад разжал стальные пальцы.

– Кондотьер приехать печальный, – сказал Конрад. – Брать фляга и звать меня пить. Это – спиритус вини, его еще называть «аква вита», вода жизни. Дорогое лекарство, помогать от болезнь. Я говорить кондотьер, что нельзя его много, он не слушать. Я не мог мешать – он кондотьер. Он сказать, чтоб я рядом сидеть, я соглашаться. Он пить, есть огурец. Много пить. Потом петь песня. Он мне переводить. Хороший песня, душевный. О птиц, который лететь все выше и выше – к спокойствию наших границ. Потом кондотьер обнимать и целовать меня. После чего падать на пол. Я носить его на постель. Анна бежать, звать люд. Она не наливать. Она просить его не пить. Кондотьер ругаться. Ее нет вина.

– Он может умереть? – спросила княжна, отступая.

– Так, – сказал наемник. – Аква вита – крепкий. Его надо пить совсем мало. Кондотьер выдуть фляга.

– Как его спасти?

– Я пробовать, ты не мешать!

Евпраксия кивнула и спрятала нож. Конрад снял с головы берет, вытащил из украшавшего его пука длинное перо. Подошел к Богдану, разжал рот и засунул перо глубоко в горло. Богдан замычал, задергался, елозя ногами. Евпраксия едва не бросилась на помощь, но сдержалась. Внезапно судорога пробежала по телу богатыря. Конрад перевернул его на живот. Поток жидкости хлынул изо рта воина, образовав на полу зеленую лужу. Мерзкий запах наполнил спальню. Конрад выждал окончания рвоты и аккуратно уложил Богдана на бок.

– Теперь он спать! – сказал, разглядывая испачканное перо. – Утром просыпаться, болеть голова, но зато жить.

– Я буду с ним! – сказала Аня.

– Только попробуй! – рыкнула Евпраксия.

– Здесь оставаться я! – сказал Конрад. – Бабы нет. За дверь стать мои парни. Ульяна забрать Анна, я не советовать беспокоить их ночь. Я буду рубить такой в капуста! Пусть баба прибрать здесь и нести мне кушать. Много пива! Кондотьер утром мучить жажда…

В голову всунули раскаленный обруч и распирали его изнутри. Горячий металл въедался в кость, обжигал мозг, нестерпимая боль опоясывала череп, прогоняя забытье. Богданов пошевелился и застонал.

– Товарищ лейтенант! – раздался над ухом горячий шепот. – Товарищ лейтенант!

Богданов разлепил тяжелые веки. Над ним колыхалось испуганное девичье лицо.

– Мы так боялись, что вы умрете!

Каждый звук ее речи вызывал муку.

– Умереть не страшно! – скрепя зубами, сказал Богданов. – Страшно, что ты рядом!

Сверху всхлипнули, и лицо исчезло. Сильная рука взяла Богданова под голову и приподняла. Обруч сдвинулся, вызвав новый прилив боли, Богданов замычал. Перед глазами возникла глиняная кружка, доверху полная мутной жидкостью. Жидкость источала влекущий запах.

– Пей!

Богданов приник к источнику. Он пил, подавляя рождавшийся внутри приступ рвоты, потому что знал – это спасение! И оно пришло. Жидкость загасила раскаленный металл, но не убрала его из головы. Он распирал по-прежнему, но не обжигал. Богданов оперся на руки и сел. Рука под затылком исчезла.

– Можешь говорить, кондотьер?

Богданов моргнул. Кивать головой было страшно. Наемник всмотрелся в его лицо.

– Надо еще! – сказал озабоченно и пошел к лавке. Нацедил полную кружку из бочонка, разбил в нее два яйца, перемешал грязным пальцем. «Я не буду это пить!» – хотел сказать Богданов, но вместо этого припал к кружке. Внутрь текла роса. Она остужала воспалившиеся внутренности и расслабляла тело. Скоро оно стало тяжелым и пухлым. Голова больше не болела.

– Когда перепьешь – лучшее средство! – сказал Конрад, ставя кружку. – Пиво со свежим яйцом. Проверено не однажды.

Богданов огляделся. Они были вдвоем в спальне.

– А где?..

– Анна убежала. Обиделась.

«Нечего лезть к больному!» – хотел сказать Богданов, но промолчал. Лицом выразил сожаление.

– Ей вчера досталось! – сказал Конрад. – Княжна хотела зарезать – решила, что опоила тебя, еле отстоял. Сегодня прибежала чуть свет, плакала…

– Позови ее!

Конрад вышел. В дверь тихонько скользнула Лисикова и замерла на пороге. Богданов поманил рукой.

– Прости! – сказал, когда подошла. – Голова зверски болела. Не помню, что говорил.

Она заулыбалась.

– Есть хотите? Ульяна суп мясной сварила. Почему-то зовет ухой.

Есть не хотелось, но Богданов кивнул. В спальню вошла краснощекая, плотная женщина с узелком в руках. Поставила его на лавку, развязала – и на коленях Богданова оказался горячий глиняный горшок. Из горшка струился гнавший слюну аромат. Живот Богданова просяще заурчал. Ему сунули деревянную ложку. Обжигаясь и сёрбая, он стал есть. Варево было густым, с волокнами расслоившегося мяса, сдобренное травой и корешками. Он не заметил, как горшок опустел. Посуду тут же забрали и унесли. В желудке поселилось приятное тепло. Богданов повел плечами. Он ощущал себя больным, но уже не тяжело.

Женщины ушли, вместо них явился Конрад. Сел на лавку и уставился на лейтенанта.

– Спасибо! – сказал Богданов.

– Не за что! – усмехнулся Конрад. – Ты мог меня убить, но не стал. Я в долгу.

– Что было вчера?

– Много шума и много людей. Княжна грозилась ножом, я держал ее руку. К счастью, не было сотника, иначе дошло б до резни – он к ней неравнодушен.

– Все из-за того, что я напился?

– Решили, что ты умираешь. Искали виноватого.

Богданов вздохнул.

– Кондотьер! – сказал Конрад. – У нас трудности.

– Какие?

– Княжна считает Анну чародейкой. Для этого есть основания. С Анной говорил местный священник, она призналась, что не верит в Господа. Более того, родом из племени под названием «комсо…», «комса…».