? Но, папа, ты хорошо все обдумал? О! Это кажется таким ужасным, таким шокирующим, ? сказала Маргарет, внезапно расплакавшись. Единственное крепкое основание ее дома, ее образа любимого отца, казалось, шатается и покачивается. Что она могла сказать? Что могла сделать? Ее расстроенный вид заставил мистера Хейла самого собраться с силами, чтобы попытаться успокоить ее. Он подавил сухие удушливые рыдания, идущие из сердца, подошел к книжному шкафу, взял томик, который читал довольно часто в последнее время, и который дал ему силу вступить на путь, который он уже начал.

? Послушай, дорогая Маргарет, ? сказал он, обхватив ее одной рукой за талию. Она схватила его руку и крепко сжала ее, но не могла поднять голову, ни в действительности понять, что он читает, — так велико было ее внутреннее волнение.

? Это слова одного из священников сельского прихода, такого, как я. Они написаны мистером Олдфилдом, священником Карсингтона в Дербишире сто шестьдесят лет назад или больше. Его испытания закончились. Он вел честную борьбу, ? последние два предложения он произнес тихо, будто для себя. Потом стал читать громко:

? Когда вы не можете больше продолжать свою работу, не унижая Бога, не сомневаясь в религии, не греша против чести, не раня совесть, не разрушая свой мир, не рискуя потерять свое спасение — словом, когда условия, в которых вы должны продолжать (если вы будете продолжать) свои обязанности, грешны и неоправданны словом Бога, вы можете, да, вы должны верить, что Бог предназначил ваше молчание, ваше отрешение и уход в сторону для вящей Своей славы и торжества слова Евангелия. Когда Бог не желает использовать вас одним образом, Он будет использовать вас по-иному. Душа, что желает служить Ему и почитать Его, никогда не упустит возможность сделать это; к тому же, вы не должны ограничивать себя заветом Израилевым, думая, что у Него есть только один путь, которым вы можете его прославлять. Он может принять ваше молчание так же, как и молитвы; ваш уход так же, как и ваш труд. Прославлять Бога без притворства ? есть великая служба и исполнение тяжелейшего долга, что простит наименьший грех, хотя этот грех учит нас и дает нам возможность выполнить этот долг. Не будет тебе благодарности, о, душа моя! если ты примкнешь к извращающим Слово Божье, к дающим ложные обеты, и будешь притворяться, что можешь еще быть священником.

Пока он читал это и намекал на нечто большее — то, что нельзя было выразить словами; он принял решение для себя и чувствовал, что может быть храбрым и твердым в своих поступках, веря, что он прав. Но, замолчав, он услышал глухие судорожные рыдания Маргарет, и его смелость отступила перед острым чувством жалости.

? Маргарет, дорогая! ? сказал он, подходя к ней ближе, ? подумай о первых мучениках, подумай о тысячах страдавших.

? Но, отец, ? сказала она, внезапно поднимая покрасневшее, залитое слезами лицо, ? первые мученики страдали за правду, тогда как ты… О! дорогой, дорогой папа!

? Я страдаю во имя совести, мое дитя, ? сказал он с трепетным достоинством, которое происходило от острой чувствительности его характера.? Я должен делать то, что велит мне моя совесть. Я долго мирился с самобичеванием, которое пробудило бы любой ум, менее вялый и трусливый, чем мой.? Он потряс головой, продолжив: ? Твоя бедная мать так желала перемен, но ее желания оказались подобны содомским яблокам, они привели меня к этому трудному решению, за которое я должен быть и, надеюсь, буду, благодарен. Уже почти месяц, как епископ предложил мне другую должность. Если бы я принял ее, мне нужно было бы составить новое заявление о согласии с правилами богослужения в моем приходе. Маргарет, я пытался сделать это. Я пытался удовольствоваться простым отказом от повышения, тихо оставаясь здесь, заглушая голос моей совести. Да простит меня Бог!

Он встал и заходил туда-сюда по комнате, жестоко порицая себя, но Маргарет его почти не слышала. Наконец он сказал:

? Маргарет, я вернусь к прежнему печальному известию — мы должны покинуть Хелстон.

? Да, я поняла. Но когда?

? Я написал епископу, смею сказать, я рассказал бы тебе все, но я забываю сейчас некоторые вещи, ? сказал мистер Хейл, упав духом, как только разговор зашел о прозе жизни, ? я написал ему о своем намерении уйти в отставку. Он был достаточно добр, он уговаривал меня, но все бесполезно, бесполезно. Я пытался внять его словам, но не смог. Я вынужден снова просить об отставке, я дождусь епископа, чтобы попрощаться с ним. Это будет испытанием, но хуже, намного хуже будет расставание с моими дорогими прихожанами. Уже назначен помощник приходского священника, некий мистер Браун. Он приедет завтра и остановится у нас. В следующее воскресенье я проведу свою прощальную службу.

«Так ли это неожиданно? ? подумала Маргарет. ? И возможно, такая поспешность к лучшему. Медлительность только добавит муки боли. Лучше быть оглушенным до оцепенения, чем терпеть все эти приготовления, которые теперь, как оказалось, почти закончены».

? Что говорит мама? ? спросила она, глубоко вздохнув.

К ее удивлению, отец, не ответив, вновь заходил по кабинету. Наконец он остановился и произнес:

? Маргарет, я жалкий трус, я не могу причинять боль. Я хорошо знаю, что замужество твоей матери оказалось не тем, на что она надеялась, у нее было право на надежду, а это будет ударом для нее. У меня никогда не хватит мужества и сил сказать ей. Ей нужно сказать, хотя бы сейчас,? сказал он, глядя с тоскою на свою дочь. Маргарет была ошеломлена тем, что ее мать ничего не знает, хотя дело зашло уже далеко.

? Да, в самом деле, нужно, ? ответила Маргарет.? Возможно, она сможет… О, да! Она будет шокирована,? так сила удара опять вернулась к ней, когда она пыталась понять, что почувствует мать. ? Куда мы едем? ? спросила она наконец.

? В Милтон, на север, ? ответил он с унылым безразличием, так как почувствовал, что, хотя любовь его дочери и связывает его с ним, и на мгновение старался успокоить себя ее любовью, острота боли не притуплялась ни для него, ни для нее.

? На север, в Милтон! Фабричный город в Даркшире?

? Да, ? ответил он тем же подавленным безразличным тоном.

? Почему туда, папа? ? спросила она.

? Потому что там я смогу заработать на хлеб для моей семьи. Потому что там я не знаю никого, и никто не знает Хелстон, никто не напомнит мне о нем.

? Хлеб для твоей семьи! Я думала, что у тебя и мамы есть…? она остановилась, увидев глубокие морщины на лбу отца.

Но он с быстрым интуитивным сочувствием прочитал на ее лице, как в зеркале, отражение его собственного мрачного уныния и подавил его усилием.

? Я все расскажу тебе, Маргарет. Только помоги мне рассказать твоей матери. Я могу сделать все, кроме этого. Мысль о ее страдании делает меня больным от страха. Если я расскажу тебе все, возможно, ты сможешь передать это ей завтра. Меня не будет весь день, буду прощаться с фермером Добсоном и бедняками в Брейси Коммон. Тебе бы это не очень понравилось, Маргарет?

Маргарет это не понравилось, она всей душой хотела избежать подобного объяснения. Она не смогла ответить сразу, и ее отец снова спросил:

? Тебе это очень не нравится, не так ли, Маргарет?

Она собралась с силами и сказала решительно:

? Это тяжело, но должно быть сделано, и я постараюсь это сделать. Тебе предстоит еще много неприятных дел.

Мистер Хейл покачал головой безнадежно, он пожал ее руку в знак благодарности. Маргарет была так расстроена, что чуть не плакала. Вернувшись к своим мыслям, она сказала:

? Теперь расскажи мне, папа, какие у нас планы. У тебя и мамы есть немного денег независимо от твоего дохода священника, не так ли? У тети Шоу есть, я знаю.

? Да, я полагаю, у нас есть своих собственных сто семьдесят фунтов в год. Семьдесят из них мы всегда отправляли Фредерику, с тех пор, как он уехал за границу. Я не знаю, нужны ли они ему, ? продолжил он, колеблясь. ? Он должен платить за службу в испанской армии…

? Фредерик не должен страдать, ? сказала Маргарет решительно, ? в другой стране, так несправедливо изгнанный своей родиной. Остается сто. Не могли бы мы — ты, я и мама — жить на сто