когда на столе появилось вино, перелитое из бутылки в графин, знаменуя одновременно роскошь и гостеприимство.

Мистер Хейл поторопился. Казалось, будто бы десерт является экспромтом и необычной вещью для сельского прихода. Если бы только мистер Хейл оглянулся назад, он бы увидел сухое печенье и мармелад, и все прочие угощения, ожидавшие своей очереди в привычном порядке на буфете. Но идея с грушами завладела умом мистера Хейла и не покидала его.

? Напротив южной стены есть несколько коричневых берэ,[4] которые стоят всех заграничных фруктов и варенья. Сбегай, Маргарет, сорви нам несколько.

? Я предлагаю всем нам перейти в сад и съесть их там, ? сказал мистер Леннокс. ? Нет ничего вкуснее, чем отведать хрустящую, сочную грушу, пахнущую солнцем. Самое худшее ? это осы, достаточно дерзкие, чтобы бороться за фрукт, даже в самый миг наслаждения.

Он поднялся, чтобы следовать за Маргарет, которая вышла в сад, и ждал только разрешения миссис Хейл. Она предпочла бы закончить обед в надлежащей манере, со всеми церемониями. Тем более что она и Диксон достали чашу для полоскания пальцев из кладовой нарочно, чтобы не сплоховать перед завсегдатаем дома вдовы генерала Шоу. Но мистер Хейл тоже встал, и миссис Хейл осталось только покориться.

? Я вооружусь ножом, ? сказал мистер Хейл.? Я уже не могу так просто есть фрукты, как вы. Я должен чистить и разделывать их на четвертинки, прежде чем насладиться ими.

Маргарет сделала тарелку для груш из свекольного листа, который превосходно оттенял их коричневое золото. Мистер Леннокс смотрел больше на нее, чем на груши. Но ее отец, склонный привередливо отбирать самые счастливые и совершенные мгновенья, украденные им у своего беспокойства, выбрал самый лакомый и зрелый фрукт и сел на садовую скамейку. Маргарет и мистер Леннокс прогуливались вдоль маленькой аллеи у южной стены, где пчелы еще жужжали и деловито работали в своих ульях.

? Какой совершенной жизнью вы здесь живете! Раньше я всегда довольно пренебрежительно относился к поэтам с их желаниями. «Мой дом ? хижина за холмом» или что-то в этом роде. Боюсь, что я был ничем не лучше любого другого уроженца Лондона. Зато теперь я чувствую, что двадцать лет усердного изучения законов были бы достойно вознаграждены одним годом такой превосходной безмятежной жизни, как эта. Такие небеса! Взгляните, какая темно-красная и янтарная листва, совершенно неподвижная! ? он указал на несколько больших лесных деревьев, загороженных садом, как будто гнездом.

? Лучше вспомните, что наши небеса не всегда такие голубые, как сейчас. У нас идет дождь, наша листва опадает и промокает, хотя, я думаю, Хелстон ? такое же совершенное место, как и любое другое в мире. Вспомните, как вы посмеивались надо мной и называли Хелстон — «деревня из сказки».

? Мне кажется, Маргарет, вы преувеличиваете.

? Возможно, это так. Только я знаю, мне бы понравилось разговаривать с вами о том, чем я заполняю время, а вы ? как бы мне назвать это ? говорили неуважительно о Хелстоне.

? Я никогда не сделаю этого снова,? сказал он с теплотой.

Они повернули за угол аллеи.

? Я бы мог почти желать, Маргарет…? он остановился и замешкался. Эта запинка была так необычна для юриста, что Маргарет взглянула на него в недоумении. Но через мгновение она не могла сказать, почему. Ей захотелось вернуться назад к матери и отцу, куда угодно подальше от него; она была уверена, что он собирается сказать что-то, на что она не знала, как ответить. В следующее мгновение ее гордость — опора во всех жизненных испытаниях — поборола внезапное волнение. Конечно, она могла ответить так, как нужно. Для нее было постыдной слабостью избегать его слов, как будто у нее не было сил ответить вежливо и с достоинством.

? Маргарет, ? сказал он, захватив ее врасплох и внезапно завладев ее рукой, так что она была вынуждена стоять смирно и слушать, презирая себя за трепетание сердца. ? Маргарет, я бы хотел, чтобы вы не любили Хелстон так сильно, не казались такой совершенно спокойной и счастливой здесь. Я надеялся все эти прошедших три месяца, что вы скучаете по Лондону, по лондонским друзьям, — немного, но достаточно, чтобы заставить вас слушать более любезно (она тихо, но решительно стремилась высвободить свою руку) того, кто не может предложить много, это правда, — ничего, кроме смутных надежд на будущее, но того, кто любит вас, Маргарет, вопреки себе. Маргарет, я так сильно поразил вас? Скажите! ? он увидел ее дрожащие губы, как будто она собиралась плакать. Она собрала все силы, чтобы успокоиться, и не говорила, пока не уверилась, что справляется со своим голосом, а потом произнесла:

? Я поражена. Я не знала, что вы мною интересуетесь. Я всегда думала о вас, как о друге и, пожалуй, я бы предпочла и дальше так о вас думать. Мне не хотелось бы, чтобы обо мне говорили так, как вы это сейчас делали. Я не могу сказать вам то, что вы хотите услышать, и еще я буду очень сожалеть, что рассердила вас.

? Маргарет,? сказал он, глядя ей в глаза, встретившись с ее открытым прямым взглядом, выражающим наивысшую степень честности и нежелание причинить боль. ? Вы, ? продолжил говорить он, ? любите кого-то другого? ? но казалось, этот вопрос оскорбил чистую безмятежность ее глаз. ? Простите меня, я был слишком грубым. Я наказан. Только позвольте мне надеяться. Дайте мне слабое утешение, сказав, что вы никогда не встречали того, кого вы могли бы…? снова пауза. Он не смог закончить свое предложение.

Маргарет мысленно упрекнула себя в том, что послужила причиной его страданий.

? Ах! Если бы эта фантазия никогда не приходила вам в голову! Было так приятно считать вас другом.

? Но я могу надеяться или нет, Маргарет, что когда-нибудь вы подумаете обо мне как о возлюбленном? Не сейчас, я понимаю, не стоит спешить, но когда-нибудь…

Маргарет молчала минуту или две, пытаясь отыскать правду в своем собственном сердце, прежде чем ответить. Потом она сказала:

? Я никогда не думала о вас иначе, как о друге. Мне нравится считать вас другом, но я уверена, я никогда не смогла бы думать о вас как-то иначе. Умоляю, давайте оба забудем, весь этот (неприятный, собиралась сказать она, но резко остановилась) разговор.

Он помолчал, прежде чем ответить. Потом со своей привычной холодностью сказал:

? Конечно, раз ваши чувства так определенны, и коль скоро этот разговор был явно неприятен вам, лучше это не вспоминать. Это очень хорошо в теории, — забыть то, что причинило боль, но для меня будет трудно выполнить обещанное.

? Вы рассержены, ? сказала она печально. ? Как мне помочь?

Она выглядела на самом деле такой печальной, сказав это, что он мгновение боролся со своим настоящим разочарованием, а потом ответил более весело, но все еще с небольшой жесткостью в голосе:

? Примите во внимание разочарование не только влюбленного, Маргарет, но и человека, обычно не показывающего своих чувств, ? осторожного, светского, как меня многие называют, выбитого из своего обычного состояния силой страсти. Ну, мы больше не будем говорить об этом. Я буду вынужден утешаться презрением к моей собственной глупости. Адвокат подумал о браке!

Маргарет не могла на это ответить. Сам тон разговора раздражал ее. Казалось, стоит ей возразить, и оживут все разногласия, которые отталкивали ее от него, хотя он был самым приятным мужчиной, самым сердечным другом, единственным человеком, который понимал ее в доме на Харли-стрит. К счастью они, сделав круг по саду, внезапно столкнулись с мистером Хейлом. Он еще не покончил с грушей, с которой снимал тонкую, как фольга, полоску кожуры и наслаждался этим в своей неторопливой манере. Это походило на историю про восточного короля, который по велению волшебника окунул лицо в воду, а когда поднял голову, то оказалось, что прошло много лет и все вокруг изменилось. Маргарет была ошеломлена и не могла присоединиться к разговору между ее отцом и мистером Ленноксом. Она ожидала, когда же мистер Леннокс уйдет, чтобы она смогла отдохнуть и обдумать все, что случилось за последние четверть часа. Он и сам страстно желал уехать. Но несколько минут разговора, легкого и беззаботного, были жертвой, которую он должен был принести своему униженному тщеславию или своему самоуважению. Он глядел время от времени на ее печальное и задумчивое лицо.

«Я не так безразличен ей, как она считает», ? думал он про себя.? «Я не оставлю надежду».