Наступил последний день. В доме было полно ящиков, которые увозили от парадного крыльца к ближайшей железнодорожной станции. Даже прелестная лужайка перед коттеджем выглядела неприглядной и неопрятной из-за соломы, которая вылетала через открытую дверь и окна и путалась в траве. В комнатах гулко раздавалось эхо, и непривычно яркий свет падал сквозь незашторенные окна, делая всю обстановку какой-то чужой и трудно узнаваемой. Гардеробная миссис Хейл до последнего момента оставалась нетронутой. Там хозяйка и Диксон упаковывали одежду, постоянно прерывая друг друга восклицаниями, перебирали с нежным сожалением забытые сокровища ? подарки, сделанные руками детей, когда те были еще маленькими. Поэтому работа шла очень медленно. Маргарет стояла внизу спокойная и собранная, давая указания людям, нанятым в помощь кухарке и Шарлотте. Служанки все время плакали и удивлялись, как молодая леди может так бодро держаться. В конце концов они решили между собой, что она не успела полюбить Хелстон, так долго прожив в Лондоне. Маргарет была очень бледна и молчалива, но ее большие серьезные глаза замечали все, вплоть до каждой мельчайшей подробности. Служанки не могли понять, как болит ее сердце от тяжкой ноши, которую не могли ни снять, ни облегчить никакие вздохи. Все ее нервы были напряжены до предела, и лишь постоянное усилие воли помогало ей удержаться от слез. Но если бы она уступила чувствам, кто бы тогда действовал? Ее отец проверял бумаги, книги, реестры и прочие документы в ризнице вместе с новым священником. Когда он приходил домой, ему нужно было упаковывать свои собственные книги, которые кроме него никто не мог уложить в нужном порядке. Кроме того, разве Маргарет могла дать волю слезам перед незнакомцами или даже домашними ? перед кухаркой и Шарлоттой?! Только не она! Но наконец, четверо упаковщиков пошли на кухню выпить чаю, а Маргарет медленно прошла по коридору, где она, казалось, простояла целую вечность, через пустую гостиную, гулко отзывающуюся эхом, в сумерки раннего ноябрьского вечера. Ночь уже опустила на землю тонкую завесу, затенявшую, но не скрывавшую предметы. Последние лучи заходящего солнца окрашивали их в лиловый цвет. «Малиновка поет», ? подумала Маргарет. Та самая малиновка, с которой так часто разговаривал ее отец, которая зимой жила у них в доме, и для которой он собственными руками сделал что-то вроде клетки у окна кабинета. Листья теперь были еще пестрее и ярче, чем несколько дней назад, но с первым морозом они облетят на землю. Уже сейчас они, то и дело, срывались с ветвей, сверкая янтарем и золотом в косых лучах солнца.

Маргарет пошла по аллее под ветвями грушевых деревьев. Она не бывала здесь с тех пор, как гуляла вместе с Генри Ленноксом. Здесь, у клумбы тимьяна он начал говорить, что хотел бы, чтобы она не так сильно любила Хелстон. Ее взгляд тогда остановился на поздно расцветшей розе, будто в ней она пыталась найти ответ. Потом Маргарет залюбовалась перистыми листьями моркови, рассеянно слушая его речь. Прошло только две недели, а все так изменилось. Где он сейчас? Вернулся в Лондон, живет обычной жизнью, по давно заведенному порядку, обедает со старыми знакомыми на Харли-стрит или в компании веселых молодых друзей. А она бродит в сумерках по сырому и унылому саду, где листья опадают, вянут и превращаются в прах. Сейчас он, наверное, уже отложил свои юридические документы, вдоволь наработавшись за день, и прогуливается быстрым шагом по Темпл Гарденз (он говорил, что часто там бывает), слышит неразборчивый шум ? говор десятков тысяч деловых людей, невидимых, но находящихся где-то поблизости, и видит на поворотах проблески городских огней, будто всплывавших со дна реки. Он не раз рассказывал Маргарет об этих торопливых прогулках, совершаемых в перерывах между работой и ужином. Здесь же, в саду, было совсем тихо. Малиновка исчезла в безбрежной неподвижности ночи. Время от времени дверь дома открывалась и закрывалась, впуская уставшего работника в дом, но этот звук доносился издалека. Тихий, бросающий в дрожь хруст опавших листьев раздался в лесу за садом, но Маргарет показалось, что он прозвучал совсем рядом. Она знала ? это был браконьер. Она много раз видела, сидя в темноте у окна спальни и любуясь торжественной красотой небес и земли, как браконьеры легко и бесшумно перепрыгивали через садовую изгородь, быстро перебегали влажную и залитую лунным светом лужайку и исчезали в черном неподвижном полумраке. Дикая, опасная свобода их жизни завладела ее воображением. Ей хотелось пожелать им успеха, она никогда не боялась их. Но сегодня Маргарет испугалась, сама не зная, почему. Она услышала, как Шарлотта закрывает окна и запирает их на ночь, не догадываясь, что кто-то находится в саду. В ближней части леса послышался шум ? это ветка упала, то ли оттого, что подгнило ее основание, то ли сломанная чьей-то рукой. Маргарет побежала, быстрая как Камилла, прямо к окну, и рывком распахнула его, что напугало Шарлотту.

? Впусти меня! Впусти меня! Это только я, Шарлотта!? сердце Маргарет все еще трепетало от страха, пока она не оказалась в безопасности в гостиной, где окна были закрыты на засов, а знакомые стены окружали и защищали ее. Маргарет села прямо на заколоченный ящик. В мрачной и неуютной комнате было холодно; не было ни огня, ни какого другого света, кроме пламени огарка свечи у Шарлотты. Шарлотта смотрела на Маргарет с удивлением, и Маргарет, не видя этого, а больше почувствовав, поднялась.

? Я испугалась, что ты оставишь меня на улице, Шарлотта, ? произнесла она, едва заметно улыбнувшись. ? И потом, ты никогда бы не услышала меня на кухне, а двери на дорожку к церковному двору давно закрыты.

? О, мисс, я уверена, что скоро бы заметила ваше отсутствие. Мужчины хотели, чтобы вы сказали им, что делать дальше. И я отнесла чай в кабинет хозяина, потому что это самая подходящая комната для разговоров.

? Спасибо, Шарлотта. Ты добрая девушка. Мне будет жаль расстаться с тобой. Ты можешь написать мне, если тебе нужны будут мой совет или помощь. Я буду рада получить письмо из Хелстона, ты ведь знаешь. Когда буду знать свой адрес, я тебе пришлю его.

Стол в кабинете был сервирован к чаю. Ярким пламенем горел огонь, а на столе стояли незажженные свечи. Маргарет села на ковер поближе к огню ? ее платье пропиталось вечерней сыростью, к тому же она дрожала от бесконечной усталости. Обхватив колени, она склонила голову на грудь, позволив себе на минуту предаться отчаянию. Но когда услышала шаги отца, она встала, поспешно откинула назад тяжелые черные волосы, утерла слезы, катившиеся по щекам, и пошла открывать ему дверь. Он выглядел еще более подавленным, чем дочь. Она вновь и вновь пыталась разговорить его ценою неимоверных усилий, каждый раз думая, что это ее последняя попытка.

? Ты сегодня далеко ходил? ? спросила она, видя, что он не может есть.

? Далеко, до Фордхэм Бичиз. Я ходил повидаться с вдовой Молтби, — она очень жалела, что не может попрощаться с тобой. Она говорит, маленькая Сьюзан все смотрела на аллею последние дни… Маргарет, что случилось, дорогая?

Мысль, что маленький ребенок высматривал ее и так и не дождался, оказалась последней каплей горя для бедной Маргарет, она разрыдалась так, будто ее сердце разрывалось, — не потому, что она забыла попрощаться со Сьюзан, а потому, что не могла оставить Хелстон. Мистер Хейл был огорчен и ошеломлен. Он поднялся и нервно заходил по комнате. Маргарет попыталась успокоиться, но не решалась заговорить, пока не обрела твердость голоса. Она услышала, что отец разговаривает сам с собой.

? Я не могу этого вынести. Я не могу видеть страдания других. Лучше бы я нес свой крест терпеливо и молча. Разве нельзя все вернуть назад?

? Нет, отец, ? ответила Маргарет медленно и четко, глядя прямо на него. ? Не нужно думать, что ты ошибся. Было бы намного хуже, если бы нам пришлось считать тебя лицемером, ? она понизила голос на последних словах, будто сама мысль о лицемерии отца отдавала непочтительностью.

? Кроме этого, ? продолжила она, ? я просто устала сегодня. Не думай, что я страдаю из-за того, что ты сделал, дорогой папа. Сегодня мы оба не можем говорить об этом, ? сказала она, почувствовав, что опять готова разрыдаться. ? Я лучше пойду и отнесу маме чашку чая. Она пила чай очень рано, когда я была слишком занята и не могла подняться к ней, — думаю, она с удовольствием выпьет еще.