времени, и она не видела иного пути объясниться кроме того, который был потерян со смертью мистера Белла. Она должна просто признать, как многие другие, что ее неправильно поняли. Но даже когда ей удалось убедить себя в том, что ее случай не такой уж редкий, ее сердце не стало меньше болеть, желая, чтобы однажды — спустя многие годы — до того, как он умрет, он узнал бы, какое сильное искушение она испытала. Но это желание было напрасным, как и многие другие. И когда Маргарет приучила себя к этой мысли, она всем сердцем и всеми силами обратилась к той жизни, что лежала перед ней, и решила постараться прожить ее наилучшим образом.

Она обычно просиживала долгие часы на пляже, пристально рассматривая волны, монотонно набегавшие на покрытый галькой берег. Или всматривалась в далекие валы, сияние небес и слушала, сама того не осознавая, вечный, неумолчный псалом. И постепенно она успокоилась, не зная, как и почему. Маргарет безучастно сидела на земле, обхватив руками колени, пока тетя Шоу делала покупки, а Эдит и капитан Леннокс катались верхом по берегу и вдали от моря. Сиделки, прогуливающиеся со своими подопечными, несколько раз проходили мимо нее и удивленно перешептывались, обсуждая, что эта леди так долго рассматривает день за днем. И когда семья собралась за обедом, Маргарет была такой молчаливой и отрешенной, что Эдит предположила, будто кузина хандрит, и с большой радостью приветствовала предложение мужа пригласить мистера Генри Леннокса приехать в Кромер на неделю по возвращении из Шотландии в октябре.

Но это время для размышлений дало Маргарет возможность расставить события прошлого и будущего по своим местам, по мере их возникновения и по важности. Часы, проведенные у моря, не прошли для нее даром — это понял бы любой, обладающий проницательностью и желанием, прочитав выражение, которое порой появлялось на лице Маргарет. Эта перемена чрезмерно поразила мистера Генри Леннокса.

? Я полагаю, море пошло на пользу мисс Хейл, — сказал он, когда Маргарет вышла из комнаты, оставив его в семейном кругу. — Она выглядит на десять лет моложе, чем в то время, когда жила на Харли-стрит.

? Это из-за шляпки, которую я ей подарила, — ликуя, произнесла Эдит. — Я знала, что шляпка пойдет ей с той самой минуты, как увидела ее.

? Прошу прощения, — сказал мистер Леннокс с пренебрежением и снисхождением, как всегда говорил с Эдит. — Но я думаю, что знаю разницу между прелестным платьем и прелестной женщиной. Никакая шляпка не сделает глаза мисс Хейл такими блестящими и все же такими мягкими, а ее губы — такими яркими и алыми… и не наполнит ее лицо светом и умиротворением. Она все больше становится похожей, — он понизил голос, — на ту самую Маргарет Хейл из Хелстона.

С этого времени умный и честолюбивый мужчина приложил все усилия, чтобы завоевать Маргарет. Ему нравилась ее очаровательная внешность. Он увидел скрытый размах ее ума, который, как он считал, мог с легкостью охватить все то, к чему он стремился всем сердцем. Он считал богатство Маргарет частью ее совершенного и великолепного характера и положения; и все же вполне осознавал то влияние, которое обеспечит ему, бедному адвокату, ее богатство. Со временем он добьется такого успеха и такого уважения, которые позволят ему возместить ей сторицей тот первый шаг к богатству, за который он будет ей обязан. По возвращении из Шотландии он побывал в Милтоне по делам, связанным с ее собственностью. И с проницательностью опытного юриста, готового всегда принимать и взвешивать случайности, он понял, что наибольшую ценность имел ежегодный доход с земли и имущества, которыми она владела в этом процветающем и растущем городе. Он обрадовался, заметив, что нынешние отношения между ним и Маргарет — юридическим советником и клиентом — постепенно вытесняют воспоминания о том несчастливом и неудачном дне в Хелстоне. У него появилась исключительная возможность близко общаться с ней помимо родственных встреч между семьями.

Маргарет желала только одного — слушать как можно дольше его рассказы о Милтоне, хотя он не видел никого из тех людей, которых она знала очень хорошо. Когда о Милтоне говорили ее тетя и кузина, Маргарет слышала в их тоне неприятие и презрение — именно те чувства, которые она сама испытывала, впервые приехав туда жить, и о которых она стыдилась вспоминать. Но мистер Леннокс, казалось, превзошел Маргарет в своем восхищении Милтоном и его жителям. Их энергия, их сила, их упорное мужество в борьбе за выживание, их кипучая жизнь привлекли и покорили его. Мистер Леннокс без устали говорил о жителях Милтона и не понимал, насколько эгоистичными и материальными были те цели, что они ставили перед собой, как следствие их могущественных, неутомимых стремлений, до тех пор, пока Маргарет, несмотря на испытываемое удовольствие, откровенно не указала, что все, чем можно восхищаться в Милтоне, запятнано грехом. Но все же Генри Леннокс заметил, что обсуждение некоторых особенностей даркширских характеров неизменно возвращает свет ее глазам и окрашивает щеки румянцем.

Вернувшись в город, Маргарет выполнила одно из принятых на побережье решений и взяла свою жизнь в собственные руки. До поездки в Кромер она была так же послушна распоряжениям тети, как та маленькая испуганная девочка, которая, засыпая, плакала в первую ночь в детской на Харли-стрит. Но в эти серьезные часы раздумий она поняла, что должна сама отвечать за свою жизнь и за свои поступки. Она попыталась решить самую трудную проблему для женщин — насколько нужно быть покорной власти и насколько можно отдалиться ради обретения свободы в труде. Миссис Шоу была добродушной, и Эдит унаследовала это прелестное семейное качество. Сама Маргарет, возможно, имела самый худший характер из них троих: ее проницательность и чересчур живое воображение сделали ее вспыльчивой, а стремление к уединению, чтобы избежать сочувствия, гордой. Но искреннее добродушие в прежние времена придавало ее манерам неотразимость даже в редкие минуты упрямства. А теперь, смирившись с тем, что все называли ее удачей, она заставила неуступчивую тетю подчиниться своей воле. Так Маргарет добилась признания своего права, чтобы следовать своим собственным представлениям о долге.

? Только не будь чересчур решительной, — умоляла Эдит. — Мама хочет, чтобы у тебя был собственный лакей. Без сомнения, ты не очень рада, поскольку от них одно расстройство. Только постарайся ради меня, дорогая, не становись слишком решительной. Это единственное, о чем я прошу. С лакеем или без, не будь решительной.

? Не бойся, Эдит. Я упаду в обморок тебе на руки, когда слуги будут обедать, при первой же возможности. И потом, когда Шолто станет играть с огнем, а малыш плакать, ты вдруг захочешь, чтобы рядом оказалась решительная женщина, готовая к любой неожиданности.

? А ты не станешь слишком благонравной, чтобы шутить и веселиться?

? Нет. Я буду веселее, чем была, теперь я иду своей дорогой.

? И ты не станешь посмешищем, но позволь мне покупать для тебя платья?

? На самом деле, я собиралась покупать их сама. Ты пойдешь со мной, если захочешь. Но никто не доставит мне удовольствия, кроме меня самой.

? О! Я боялась, ты оденешься в коричневые и серые цвета, чтобы не было видно грязь, которую ты соберешь в тех местах. Я рада, что ты собираешься купить одну или две дамские сумочки, вместо того старья.

? Я останусь прежней, Эдит, как бы тебе и тете этого не хотелось. Только у меня нет ни мужа, ни ребенка, чтобы исполнять свои природные обязанности, я должна кем-то стать, а не только заказывать платья.

На семейном совете, состоявшем из Эдит, ее матери и мужа, было решено, что, возможно, все эти желания только больше привяжут Маргарет к Генри Ленноксу. Они удерживали ее подальше от тех друзей, у которых могли оказаться подходящие для женитьбы сыновья или братья. И было так же решено, что ни в каком другом обществе она не находит такого удовольствия, какое испытывает в обществе Генри, принадлежавшего их собственной семье. Других поклонников, привлеченных ее красотой или молвой о богатстве, отталкивала ее невольная улыбка пренебрежения, и они обращали свои взгляды на других красавиц, менее привередливых, или наследниц с большим состоянием. Между Генри и Маргарет постепенно установились более близкие отношения, но ни он, ни она не допускали ни малейшего намека на развитие этих отношений.