Вигдьярфа. Ха! – Он подбросил топор вверх, закрутив его так, что тот завертелся в воздухе, сверкая отточенным лезвием, ловко перехватил падающий топор. – Убить Вигдьярфа!

Он оглянулся, как если бы ожидал уже увидеть своего врага, и подобно лавине устремился прочь.

Бранд прыгнул ему наперерез, расставив руки, и заорал на примитивном английском:

– Да, да, убить Вигдьярфа. Не сейчас. Сегодня. Все ждут. Сейчас жрать. Приготовиться. Выбрать оружие.

Кутред ухмыльнулся, показав пасть с немногими оставшимися зубами.

– Жрать, – согласился он. – Хотел убить тебя раньше, здоровяк. В Йорке. Позже еще попробую. Сейчас убить Вигдьярфа. Сначала жрать.

Он с шумом глубоко всадил топор в колоду для сидения, оглянулся, увидел, что Эдтеов несет ему краюху хлеба, забрал его и яростно в него вгрызся. Она успокаивала его, как разгоряченную лошадь, поглаживая ему руку через засаленную рубаху.

– О да, – сказал Бранд, глядя на все еще держащегося за ухо Шефа, – о да. Этот мне нравится. Теперь у нас есть свой берсерк. Очень полезный народ. Но их нужно верно направлять.

Под руководством Бранда все засуетились вокруг Кутреда, обслуживая его, как чистокровную скаковую лошадь. Во-первых, еда. Пока он жевал предложенную Эдтеов краюху, вольноотпущенники сварили свою вечную овсяную кашу и дали ему миску, подогрели щедро приправленную чесноком и луком похлебку, которую прошлым вечером сварили из неосторожных цыплят, слишком близко подошедших к лагерю. Под наблюдением Бранда и Ханда Кутред ел безостановочно. Они давали ему за один раз только небольшие дозы, следя, чтобы он выскреб каждую миску до ее деревянного дна, прежде чем взяться за следующую.

– Чтобы набраться силы, ему нужно поесть, – приговаривал Бранд. – Но его желудок съежился. Зараз много принять не может. Дайте ему пинту эля, чтобы он поутих. А теперь снимите с него эту рубаху. Я хочу его помыть и помазать маслом.

Катапультеры выковыряли из очага раскаленные камни и побросали их в кожаные ведра, наблюдая, как вздымается горячий пар. Но когда подошел Шеф, жестом указывая снять рубаху, Кутред насупился, яростно замотал головой. Посмотрел на женщин.

Сообразив, что он не хочет показывать свое уродство, Шеф отослал женщин прочь, сам стянул с себя рубаху. Нарочно повернулся так, чтобы Кутред увидел на его спине шрамы от розог, оставленные отчимом Шефа, снова надел рубаху на себя. Фрита и Квикка расстелили на земле одеяло, приглашая жестами, чтобы Кутред лег на него лицом вниз, затем срезали ему рубаху с тела своими тесаками.

Увидев его спину, вольноотпущенники переглянулись. В некоторых местах мясо было прорезано до самой кости, позвонки прикрывали лишь тонкие спайки. Теплой водой со щелоком Фрита начал смывать накопленный за зиму слой грязи и омертвевшей кожи. Когда он закончил, Бранд принес собственные запасные штаны, велев Кутреду надеть их. Пока Кутред их натягивал, все старательно смотрели вдаль. Затем они усадили его на пень, а Фрита потрудился над его руками, лицом и грудью.

Шеф в это время внимательно осматривал Кутреда. Это был действительно исполин, много крупнее, чем любой из бывших рабов, крупнее даже самого Шефа. Не так велик, как Бранд, – его штаны закатали у лодыжек, а в талии они болтались так свободно, что пояс Бранда пришлось обернуть дважды. Но он отличался почти от всех людей, которых когда-либо встречал Шеф, от любых воинов, которых он видел в команде Бранда или в Великой Армии викингов. У таких, как Бранд, не бывает ни складок на талии, ни раздутого пивом живота, но сложен он был хорошо, каждый день плотно ел, мускулы его предохранял от холода толстый слой жира. Схватив его за ребра, можно было оттянуть полную горсть мяса.

По сравнению с Кутредом Бранд казался бесформенным. На мельнице, проворачивая огромный вес с помощью собственных рук, ног, спины и брюшного пресса, час за часом, день за днем, почти исключительно на хлебе и воде, Кутред обрел мускулы отчетливо видные, словно нарисованные на бумаге. Как у слепца, которого Шеф видел в своем мимолетном видении. Именно сочетание силы и худобы делало Кутреда таким неуловимо быстрым, понял Шеф. Это, и еще его безумие.

– Поработай над его ладонями и ступнями, – распорядился Бранд. – Смотри, у него на ногах ногти, как когти у медведя. Состриги их, а то нам будет не надеть на него обувь, а она ему нужна, чтобы не скользить. Покажи мне его ладони.

Бранд крутил их так и сяк, проверяя, сгибаются ли они.

– Кожа совсем ороговела, – бормотал он. – Для моряка хорошо, а для фехтовальщика плохо. Дай мне масла, я вотру в ладони.

Пока они хлопотали, Кутред сидел, не обращая внимания на холод, принимая их заботы как должное. Возможно, он привык к этому в прежней жизни, подумал Шеф. Он был капитаном личной дружины короля Нортумбрии, такого положения можно достичь, только драками пробивая себе путь наверх. Должно быть, Кутред участвовал в большем количестве поединков, чем мог запомнить. Кроме следов плетки, под его косматой порослью проступали старинные шрамы от клинка и лезвия. За зиму он, как лошадь, отрастил себе в неотапливаемом сарае собственную густую шерсть. Единственными в отряде ножницами ему стали стричь волосы и бороду.

– Чтобы ничего не лезло в лицо, – пояснил Бранд.

Вслед за штанами он отдал свою замечательную запасную рубаху из крашеной зеленой шерсти. Кутред влез в нее, расслабил штаны, затолкал внутрь рубаху и снова обвязался веревочным поясом. Умытый, подстриженный и приодетый, изменился ли он по сравнению с тем ужасным созданием, которое они спасли, спрашивал себя Шеф.

Нет, он выглядел по-прежнему. Любой разумный человек, встретив Кутреда в лесу или на дороге, отпрыгнул бы в сторону и взобрался на дерево, как если бы повстречался с медведем или стаей волков. Он был так же безумен и так же опасен, как… как Ивар Бескостный или как его отец, Рагнар Волосатая Штанина. Он даже похож на Рагнара, припомнил Шеф. Что-то в осанке, в безумном взгляде.

Бранд стал показывать Кутреду имеющееся в наличии оружие. Небогатый выбор. Кутред глянул на драгоценный меч Карли, фыркнул, без лишних слов согнул его об колено. Смерил взглядом ворчащего от негодования и обиды Карли, выждал, будет ли тот продолжать, и ухмыльнулся, поскольку коренастый дитмаршец умолк. Тесаки он презрительно отшвырнул в сторону. Алебарда Озмода заинтересовала его, и некоторое время он фехтовал ею, одной рукой вращая ее немалый вес, как будто бы она была ивовым прутиком. Но для оружия на одну руку ее балансировка была неправильной. Кутред отложил алебарду, осмотрел инкрустированный серебром топор Бранда.

– Как его имя? – спросил он.

– Rymmugygr, – ответил Бранд, – это значит «боевой тролль».

– А, – сказал Кутред, крутя в руках оружие. – Тролли. Они зимой спускались с гор, заглядывали через ставни, так и зырили на прикованного человека. Это оружие не для меня. А ты, вождь, – обратился он к Шефу. – У тебя на руках золотые браслеты. Ты должен одолжить мне свой славный меч.

Шеф с сожалением покачал головой. После битвы при Гастингсе его таны настаивали, что король должен носить подобающее ему оружие, и разыскали для него меч прекрасной шведской стали, с золотой рукоятью и выгравированным на клинке именем: «Atlaneat». Он оставил его в Англии, взял только простую матросскую абордажную саблю – катласс. Но и ту оставил, когда пошел в гости на Дроттнингсхолм, взяв с собой лишь копье «Гунгнир». Однако, когда катапультеры освобождали его, Квикка принес саблю, и теперь она находилась на своем месте у Шефа за поясом. Шеф протянул ее Кутреду. Тот посмотрел на катласс с тем же выражением, что и на меч Карли. Это был односторонней заточки тяжелый клинок, слегка изогнутый, сделанный из обычного железа, хотя и с наваренным лично Шефом прочным стальным лезвием. Оружие не для фехтования, а для чистой рубки.

– Удар таким не отразишь, – пробормотал Кутред. – Но для прямого удара хорош. Я возьму его.

Словно его кто-то подтолкнул, Шеф протянул также сделанный Уддом щит, специально обработанную стальную пластину, наклепанную на деревянную основу. Кутред с интересом взглянул на тонкий слой металла, поскреб его странного вида поверхность и попытался надеть щит на руку. Лямки не застегивались на его могучей длани, пока в них не прокрутили дополнительные дырочки. Кутред встал, с обнаженной саблей и пристегнутым щитом. На лице его появилась гримаса, напоминающая оскал голодного волка.

– А теперь, – сказал он, – Вигдьярф.