Зимняя ночь в Англии тянется долго, от заката до рассвета шестнадцать часов. Более чем достаточно для решительного человека, чтобы проехать сорок миль. Первые несколько миль их провели по грязным извилистым сельским тропам, потом она оказались на хороших дорогах нагорья и увеличили скорость. Все встречные деревья обходили стороной, стараясь тратить на это поменьше времени. Раб, Тайда, вел их хорошо и оставил только при наступлении рассвета, когда они уже сами увидели колокольню собора в Беверли. Сонные поварихи только начинали разжигать костры и молоть зерно на овсянку. При виде викингов поварихи побежали с воплями и криками, вытащили ничего не понимающих солдат из-под одеял. Сначала те ругались, потом началось смятение – английский способ воспринимать удивительные новости.

Шеф распахнул широкие ворота собора и вошел, остальные за ним.

Внутри звучали два церковных хора, перекликавшиеся через неф; они пели сладкие гимны, призывающие младенца Христа родиться. Молящихся не было, хотя двери для них открыты. Монахи ежедневно возносили хвалебные гимны, даже если их никто не слушал. А в раннее зимнее утро вряд ли можно было ждать посетителей.

Викинги прошли по широкому проходу к алтарю, в своих плащах, не обнажая оружия, только на плече у Шефа лежала алебарда, и аббат в ужасе смотрел на них со своего высокого кресла. На мгновение Шеф дрогнул, всю жизнь его учили преклоняться перед могуществом и мудростью церкви.

Он откашлялся, не зная, с чего начать.

Но у стоявшего за ним Гутмунда, капитана со шведского берега Каттегата, таких сомнений не было. Всю жизнь он мечтал ограбить по-настоящему богатую церковь или собор и теперь не хотел, чтобы новичок помешал ему. Он вежливо отодвинул молодого предводителя в сторону, схватил ближайшего монаха за сутану и бросил его в проход, вытащил из-под плаща топор и с грохотом вонзил его в алтарь.

– Хватай чернорясых, – крикнул он. – Обыщите их, сгоните в этот угол. Тофи, неси свечи. Франи, эту плиту снять. Снок и Убби, вы легче других, видите вон ту статую? – Он указал на большое распятие высоко над алтарем, глядящее на них скорбными глазами. – Полезайте вверх, заодно посмотрите вон ту корону. Снизу она кажется подлинной. Остальные, переворачивайте и вытряхивайте все. Хватайте все, что блестит. Я хочу, чтобы тут было все очищено, пока эти ублюдки за нами обуваются. А теперь ты... – Он подошел к аббату, съежившемуся в своем сидении.

Шеф пробился к ним.

– Послушай, отец... – начал он по-английски.

Знакомый язык вызвал ядовитый взгляд аббата, тот был в ужасе, но одновременно смертельно обижен. Шеф на мгновение дрогнул, но вспомнил внутренность дверей собора, покрытую, как и многие другие, кожей. Это человеческая кожа, ее содрали живьем за святотатство, за попытку похитить церковную собственность. И сердце его ожесточилось.

– Скоро будут ваши солдаты. Если хочешь остаться жив, они не должны приближаться.

– Нет!

– Тогда ты сейчас умрешь. – И острие алебарды приблизилось к горлу священника.

– На сколько? – Дрожащими руками аббат пытался отвести алебарду и не мог.

– Ненадолго. А потом сможешь охотиться за нами, возвращать свое добро. Поэтому делай, что я говорю...

Грохот разрушений, по проходу Гутмунд тащил монаха.

– Я думаю, это ризничий. Он говорит, что сокровищница пуста.

– Верно, – признал аббат. – Мы все спрятали уже несколько месяцев назад.

– Спрятанное может быть найдено, – сказал Гутмунд. – Начну с младших, чтобы показать, что я говорю серьезно. Один-два мертвеца, и хранитель сокровища заговорит.

– Нет, – приказал Шеф. – Мы возьмем их с собой. У последователей Пути больше не будет пыток. Боги асы запрещают пытки. И мы тут достаточно поживились. А теперь выведите их, чтобы стражники собора могли видеть. Нам предстоит долгая поездка.

В усиливающемся свете Шеф заметил что-то свисающее со стены – свиток разглаженной кожи с изображением, которое он не мог узнать.

– Что это? – спросил он у аббата.

– Для таких, как ты, это не имеет ценности. Тут в раме ни золота, ни серебра. Это mappamundi. Карта мира.

Шеф сорвал ее, скатал и сунул под плащ. Они вывели аббата и других монахов и увидели неровную линию стражников, наконец вставших с постелей.

– Мы не вернемся назад, – сказал Гутмунд, позвякивая добычей в мешке.

– А мы и не будем возвращаться, – ответил Шеф. – Увидишь.

Бургред, король Мерсии, одного из двух больших королевств Англии, еще не завоеванных викингами, остановился у входа в свои частные покои, отпустил толпу придворных и прихлебателей, сбросил мантию из куницы, позволил снять с себя сапоги в снегу и заменить их на мягкие туфли их выделанной кожи и приготовился наслаждаться моментом. По его приказу молодой человек и его отец дожидались короля, так же как принц Альфред, представляющий своего брата Этельреда, короля Вессекса, другого уцелевшего королевства Англии.

Им предстояло обсудить судьбу королевства восточных англов. Их король умер, не оставив наследников, а население деморализовано и не уверено в будущем. Но Бургред хорошо знал, что если он выступит со своей армией и захватит территорию восточных англов, присоединит силой к Мерсии, восточные англы будут сражаться, англичане с англичанами, как уже не раз случалось раньше. Но если он пошлет к ним человека, одного из них же, человека благородной крови, расчетливо думал Бургред, но такого, кто абсолютно всем, включая армию, которую поведет, обязан ему, королю Бургреду, – что ж, это они проглотят.

Особенно если у этого благородного и благодарного молодого человека такой полезный отец. Такой, который – Бургред позволил себе слегка улыбнуться – несет с собой свои, так сказать, антивикинговские верительные грамоты. Кто будет возражать против такого главы? Главы и туловища в действительности. И Бургред в глубине души благословил день, когда к нему из Йорка привели двух пони с висящей между ними ношей.

И еще эта красивая молодая женщина. Как все было трогательно! Молодой человек, откинув светлые волосы, склонился к отцу, еще до того как его вынули из носилок, просил прощения за женитьбу без отцовского благословения. Эта пара могла бы получить прощение за все испытанное, но нет, молодой Альфгар хотел, чтобы все было сделано правильно. Именно такие люди когда-нибудь сделают англичан величайшим из народов. Приличие прежде всего, думал Бургред, gedafenlicnis.

На самом же деле, склонившись к отцу, Альфгар сказал ему: – Я женился на Годиве, отец. Я знаю, что она моя сводная сестра, но ничего не говори об этом, или я всем скажу, что ты сошел с ума. А потом с тобой может произойти несчастный случай. Человек без рук легко может задохнуться. И не забудь, мы твои дети. Если нам повезет, твои внуки будут принцами. Или еще повыше.

После первого шока Вульфгар понял, что дело не так плохо. Конечно, они совершают инцест, кровосмешение, как называют англичане. Но это мелочь. Его собственная жена Трит вступила в блудную связь с язычником викингом, и кто что-нибудь сказал об этом? А если у Альфгара и Годивы родится ребенок, как в легенде и Сигмунде и его сестре, он будет не хуже того отродья, которое Вульфгар сам имел глупость воспитать.

Когда король Мерсии вошел в комнату, сидевшие в ней люди встали и поклонились. Единственная женщина, эта красотка из восточной Англии, с всегда печальным лицом и яркими глазами, сделала реверанс по франкской моде. Двое слуг – они между собой негромко обсуждали, как им правильней поступить, – придали ящику с Вульфгаром вертикальное положение, потом снова прислонили его к стене. По знаку короля все снова сели. Все, кроме короля и хеймнара, на стулья. Вульфгара пометили на высокое кресло: на стуле он не мог удержаться.

– У меня новости из Эофорвича, – начал король. – Более поздние, чем принес ты, – кивок в сторону Вульфгара. – Новости лучше твоих. Они и заставили меня действовать.

– Похоже, что после сдачи церковью короля Эллы и города...

– Скажи лучше, – вмешался молодой принц из Вессекса, – подлого предательства короля Эллы теми,