массивен. Но в нем не осталось никакой лишней плоти. Шеф разделся по пояс на холодном ветру английского октября. Он расхаживал вокруг горна, наносил точные удары по чему-то маленькому и тонкому, переворачивал клещами раскаленный металл, покрикивал на своих помощников с ошейниками рабов, чтобы они сильнее раздували меха, и мышцы двигались в его теле так, словно они расположены сразу под кожей, без капли жира или других прослоек. Быстрый рывок, металл шипит в бадье, другой кусок выхвачен из огня. Каждый раз как он шевелился, разные мышцы гладко скользили одна рядом с другой. В красном огне горна он казался бронзовой статуей древности.

Но красоты древних статуй у него не было. Даже при свете огня горна виден был пустой запавший правый глаз. На спине отчетливо выделялись следы бича. Мало кто в Армии решился бы так беззаботно показывать эти метки.

– Может, не принесло вреда телу, – ответил Торвин. – О мозге не могу говорить. Вы знаете, что сказано в предании о Волунде:

– Не знаю, какую хитроумную штуку придумал наш друг. И для кого он ее делает. Надеюсь, ему повезет больше, чем Волунду, он больше преуспеет в достижении желания своего сердца.

Ингульф обратился к другой теме.

– А что он сделал за эти четыре дня?

– Прежде всего это. – Торвин показал остальным шлем.

То, что он держал в руке, не было похоже на виденные ими шлемы. Слишком велик, с выпуклостями, как голова гигантского насекомого. Вокруг кромка, заостренная впереди, как бритва. В передней части забрало, от него отходят металлические прутья, защищающие щеки. Шею закрывает сплошная металлическая пластина.

Еще белее удивительная внутренность. Внутри кожаная прокладка, подвешенная на полосах. Когда надеваешь шлем, голова покрыта кожей, но металл ее не касается. Под подбородком широкая лента с пряжкой прочно держит шлем на голове.

– Никогда такого не видел, – сказал Бранд. – Удар по металлу не дойдет до черепа. Но все же я скажу, что лучше вообще не получать удар.

Пока они разговаривали, гром в кузнице прекратился. Шеф начал осторожно соединять мелкие куски металла. Потом вышел наружу, улыбающийся и вспотевший.

Бранд возвысил голос.

– Я говорю, молодой человек, не вовремя будящий воинов, что если ты избежишь удара, то шлем вообще не понадобится. И что, во имя Тора, такое ты держишь?

Шеф снова улыбнулся и поднял странное орудие. Держал его горизонтально, на ладони, в том месте, где дерево соединяется с металлом.

– И как это называется? – спросил Торвин. – Копье, которое рубит? Топор с древком копья?

– Ублюдок от топора с плугом, – предположил Бранд. – Не вижу, как им можно пользоваться. Шеф взял все еще забинтованную руку Бранда и осторожно завернул рукав. Приложил свою руку к руке друга.

– Хороший ли я мечник? – спросил он.

– Плохой. Никакой подготовки. Талант есть.

– А если бы у меня была подготовка, я смог бы выстоять против такого, как ты? Никогда. Посмотри на наши руки, твоя вдвое толще моей. А я ведь не слабый человек. Но у меня другая фигура, твоя фигура подходит для мечника и еще больше для топорника. Ты взмахиваешь оружием, как мальчишка, сражающийся с тростником палкой. Я этого не могу сделать. Поэтому если мне придется стоять против такого бойца, как ты... А однажды придется. Против Мюртача, может быть. Или кого похуже.

Все молча кивнули.

– Я должен уравнять шансы. С помощью этого... – Шеф начал медленно вращать оружие. – Я могу бить вперед. Я могу рубить справа. Могу ударить слева, не переворачивая оружие. Могу перевернуть другим концом. Могу использовать обе руки. Мне не нужен щит. И что прежде всего, удар этим оружием по силе равен удару Бранда, а после такого мало кто выживет. – Но у тебя открыты руки, – сказал Бранд.

Шеф сделал знак, и нервно приблизился англичанин от горна. Он держал два металлических предмета. Шеф взял их и передал.

Это были металлические перчатки, прокладка из кожи, на ладонях кожа, а сверху длинные металлические пластины, закрывающие руку до локтя. Но самое поразительное в них, заметили зрители, когда пригляделись, это то, как двигался металл. На каждом пальце пять пластинок, каждая соединяется с другими маленькими заклепками. Более массивные пластины прикрывали обратную сторону ладони, но они тоже двигались. Шеф надел перчатки и медленно согнул пальцы, обхватил ими древко оружия.

– Они похожи на чешую дракона Фафнира, – сказал Торвин.

– Фафнир был поражен снизу, в брюхо. Я надеюсь, меня будет труднее убить. – Шеф отвернулся. – У меня есть еще дела. Я бы и половины не сделал, если бы не Халфи. Он хороший мастер по коже, хотя за мехами работает медленно.

Сделав знак англичанину встать на колени, Шеф принялся возиться с его ошейником.

– Вы скажете, что нет смысла освобождать его, потому что кто-нибудь тут же снова его поработит. Но я ночью проведу его за сигнальные огни Армии, а его хозяин закрыт в Йорке. Если у него есть здравый смысл и удача, он убежит, убежит далеко и никогда не будет пойман.

Англичанин смотрел, как Шеф осторожно разгибает ошейник.

– Вы язычники, – сказал он, не понимая. – Священник сказал, что вы не знаете милосердия. Вы обрубили руки и ноги тану – я его видел! Как ты можешь освободить меня, если церковь держала меня в рабстве?

Шеф поднял его. Ответил по-английски, а не по-норвежски, как говорил раньше.

– Люди, искалечившие тана, не должны были этого делать. Но я не буду говорить о христианах и язычниках. Скажу только, что злые люди есть везде. Могу дать тебе только один совет. Если не знаешь, кому доверять, верь человеку, который носит такое. – Он указал на четверых наблюдателей, которые, следя за его словами, молча показали свои подвески: молот у Бранда и Торвина, яблоко Идунн у двух лекарей, Хунда и Ингульфа. – Или другие похожие. Может быть лодка Ньорта, молот Тора, пенис Фрея. Не могу пообещать, что они тебе помогут. Но они будут обращаться с тобой, как с человеком, а не как с лошадью или телкой.

– Но ты такого не носишь, – сказал Халфи.

– Еще не знаю, какой мне носить.

Вокруг нормальный шум лагеря сменился гулом, распространялась новость, слышались крики, воины перекрикивались друг с другом. Появился один из людей Бранда с широкой улыбкой на бородатом лице.

– Кончаем! – закричал он. – Ярлы, и Рагнарсоны, и Змееглазый прекращают грабежи окрестностей, перестают размышлять и почесывать задницы. Завтра мы идем на стену! Пусть берегутся женщины и девушки!

Шеф мрачно посмотрел на него, не находя в его словах ничего веселого.

– Мою девушку звали Годива, – сказал он. – Это значит «Божий дар». – Он натянул перчатки, задумчиво взвесил в руке алебарду. – Назову это «Местью тролла», местью раба. Однажды она отомстит за Годиву. И за других девушек.

В сером утреннем свете Армия начала движение по узким уставленным лачугами улицам внешней части Йорка. Все три главные моста через Узу прикрывались стенами старой колонии на южном берегу реки, но для искусных плотников и топорников викингов это не было преградой. Они снесли несколько домов и ближайшую церковь, разобрали их на бревна и перебросили через Узу рядом с лагерем широкий мост. Армия прошла по нему и теперь, как прилив, накатывалась на желтые стены сердца города. Она не торопилась, не слышны были выкрики команд, все восемь тысяч человек, за исключением нескольких экипажей, оставленных для охраны лагеря, двигались к цели.

Они шли по узким улицам, время от времени от них отделялись небольшие группы, взламывали двери и ставни. Шеф повернул голову, повернул неуклюже, потому что еще не привык к тяжести шлема, и, глядя на Бранда, вопросительно поднял бровь. Тот мирно ехал рядом с ним, сгибая и разгибая руку, с которой только