Лэндерс знал, что он не притворяется, не симулирует. У него самого от чрезмерных усилий то и дело подворачивалась нога, распухала, и на нее было больно ступить. Каррен был совершенно прав, утверждая, что в пехоту ему нельзя. А его лодыжка — ничто по сравнению со срезанной икрой у того, из Италии. Однако от строевых занятий солдата так и не освободили.

Задача 3516-й в боевой обстановке заключалась в доставке на грузовиках горючего, в погрузке и разгрузке двадцатилитровых канистр. Пол в кузове трехтонки человеку среднего роста приходится на высоте плеча. В кузове размещается 125 канистр. Особое значение придается скорости погрузки и выгрузки. Покидать пустые жестянки в грузовик или с грузовика двум мужикам — плевое дело. Но вот поднять в кузов 125 полных канистр — во время занятий они заливались водой, — а потом снять их оттуда — попотеют даже четверо. Проделать же это шесть, восемь, двенадцать раз на дню многим было просто не под силу. Нелепо ожидать, что с такой работой справятся списанные в часть полуинвалиды. Она и для переведенных из дивизий тяжела. И вдвойне нелепо заставлять их всех проходить начальную боевую подготовку. Народ не понимал, кто издал такой дурацкий приказ.

Недовольство в роте достигло критической точки к концу третьей недели. Рота направлялась на ночные учения. По закону подлости пошел дождь. Не сильный, а так — затяжной моросящий противный дождичек. Лэндерс живо представил себе, как какой-нибудь полковник из отделения планирования боевой подготовки, уютно устроившись в своем теплом кабинете со стаканом в руке, изрекает деловым мужественным тоном: дождь очень кстати, еще больше приближает условия к боевым.

Поставленная роте задача была самая обыкновенная — продвижение на местности под огнем «противника». Чтобы люди поскорее привыкали к фронтовой обстановке, стрельба велась боевыми патронами. Для этой цели на небольшой горке установили с полдюжины пулеметов, особыми стойками жестко зафиксировав стволы так, что они не могли перемещаться ни в вертикальном, ни в горизонтальном направлениях. Отсюда пулеметные расчеты вели обстрел расстилавшегося внизу поля. По нему ползком продвигалась вперед рота. Над головами бойцов на высоте чуть побольше метра свистели очереди, прореженные трассирующими пулями.

Лэндерс не знал, с кого это началось. Метрах в десяти от горки, там, где они должны были остановиться, боец справа подался к нему и крикнул в ухо, перекрывая пулеметный треск: «Гляди!» В правой руке он зажал булыжник величиной с ручную гранату. Темень прорезали короткие жутковатые вспышки от трассирующих пуль, и, приглядевшись, Лэндерс узнал солдата без икры. Его лицо и шинель были заляпаны грязью, винтовку тоже потом придется чистить полдня. Солдат оскалился и, приподнявшись, выбросил вперед руку, будто метнул гранату.

Они оба добрались до условной черты в числе первых и залегли, дожидаясь, пока подтянутся остальные. Лэндерс огляделся: поле было усеяно такими же кругляками. На всех хватит. Лэндерс не знал, кому пришла эта идея — «итальянцу» или соседу «итальянца», но идея стоящая. Он схватил камень и, крикнув бойцу слева, сделал такое же метательное движение. Тот понял, обрадовано закивал и перекатился через спину, чтобы передать замысел дальше.

Минуты через две — три передняя цепь обрушила на «противника» град увесистых камней. Подползавшие поодиночке сзади тоже хватали камни и кидали их на горку.

Сначала пулеметные расчеты не обращали внимания на камни. Тогда солдаты внизу начали прицельное метание по огневым позициям. Установленные на возвышении пулеметы хорошо были видны в темноте по бьющим из стволов огненным языкам трассирующих пуль. Сверху доносились раздраженные возгласы и ругань, заглушаемые тарахтением пулеметов. В коротких промежутках между очередями можно было услышать, как стукнется вдруг камень о ствольную коробку или каску. Потом на горке раздался пронзительный крик, а за ним три резких свистка из замыкающей цепи, где находился офицер с рацией. Занятия были прерваны, хотя и половина роты не одолела пластунскую дистанцию. Лэндерс с товарищами вскарабкался на горку. Одному пулеметчику камнем размозжило подбородок. Пулеметчики кляли бойцов на чем свет стоит.

Лэндерсу врезалось в память это жуткое, фантастическое зрелище: облепленные грязью ветераны тихоокеанских кампаний — на островах Лау, Гуадалканал, Нью-Джорджия, солдаты, прошедшие бои на Сицилии, под Салерно и Неаполем, забрасывают камнями учебные огневые точки, откуда бьют из пулеметов их собственные товарищи. Ему и в голову не пришло, что кого-то может зацепить, поранить. За других он сейчас не ручался. И вот когда он, вымокнув и продрогнув до костей, вскарабкался по глинистому склону и увидел, как санитары, светя фонарями, уводят пострадавшего, будто игрока с футбольного поля, получившего травму, — в этот самый момент он окончательно и бесповоротно решил, что будет проситься на канцелярскую работу. Любую, какая только есть.

Командиры попытались было вникнуть в происшествие, но безрезультатно. Солдаты глядели широко раскрытыми невинными глазами. Ни один не знал, кто кидал камни. Никто вообще не видел, чтобы кидали. Никого не наказали. За отсутствием фактов, расследование выдохлось само собой. Начальная боевая подготовка продолжалась. Следующее занятие с тем же заданием проходило на поле, где не было ни камней, ни палок, ни мусора, ничего — только грязь да чахлые кустики травы.

Лэндерс пришел в управление роты и прямо сказал, что хочет предложить свои услуги в качестве писаря. Услышав разговор, вышел из своей каптерки Превор. «О боже, вы и правда разбираетесь в этом хозяйстве?» Лэндерс кивнул: да, на Нью-Джорджии он вел дела целой стрелковой роты. «Послужные списки умеете вести? А вести книгу больных? И составлять суточные ведомости?» — спрашивал Превор. Лэндерс кивал. «Заходите», — пригласил он Лэндерса к себе и прикрыл дверь. Первый сержант и ротный писарь сидели повесив головы.

Как раз в эти дни из штаба Второй армии вернули для переделки пачку суточных ведомостей. «Мой первый сержант даже не знает, где они напортачили», — скривился Превор. Ведомости были составлены за первые две недели существования роты как воинского подразделения. Значит, и следующие тоже наверняка завернут. Книга больных была в таком же состоянии, если не хуже. Медчасть возвращала ее чуть ли не каждый день, хотя врачи все-таки занимались заболевшими. «А куда им деться? — говорил Превор. — У нас больных больше, чем здоровых».

С послужными списками положение было из рук вон, как явствовало из рассуждений Превора. Данные о переводе в них не заносились. Первый сержант и писарь боялись к ним притронуться: напишешь что-нибудь неверно, а потом неделю майся исправляй. «Нам уже пора составлять раздаточную ведомость на денежное содержание. А без заполненных списков мы ее не сделаем».

Лэндерс, кивая, деловито потер руки — как человек, готовый немедля приступить к делу. Помещение хорошо отапливалось, в углу на плитке стоял котелок с кофе. Разве сравнишь с никому не нужными полевыми занятиями под дождем?

— Разберетесь? — с надеждой спрашивал Превор. — Сумеете навести порядок?

— Обязательно, сэр, — заверил его Лэндерс, мысленно представив себе Нью-Джорджию, Уинча и его продолговатую книгу для суточных ведомостей. Он всюду таскал ее с собой, даже на передовую. Переплет из красной кожи обтрепался, но каждый лист был заполнен самым добросовестным образом. Уинч натаскивал его часами и не выбирая выражений, зато спокойно передоверял суточные ведомости Лэндерсу. Чтобы вести книгу больных, вообще ума не надо, только полный кретин не справится. Что до послужных списков, то и тут он прошел неплохую школу у того же Уинча и полкового кадровика.

— Да, сэр, сумею. Правда, мне не приходилось составлять платежную ведомость прямо по спискам.

— Бог с ними, со списками! — прервал его Превор. — Займитесь пока остальным.

Работа отняла у него целую неделю. Он поднимался затемно по команде, глотал вместе со всеми завтрак в стылой столовке, но после не бежал на построение, а шел в натопленную канцелярию, где уже грелся на плитке кофе. И надевал он не полевую форму, а повседневную, теплую. Мечта!

Пока Лэндерс переделывал старые ведомости, из штаба вернули новую партию, их тоже не приняли. В промежутках он переписывал с самого начала негодные листы в книге больных и одновременно заносил в нее новые данные вместо писаря. Если выпадало время, когда все уходили, он трудился над послужными списками, которые требовали абсолютного внимания. Иногда приходилось вкалывать и после ужина, но Лэндерс не имел ничего против: канцелярия была едва ли не единственным по-настоящему теплым помещением во всем расположении роты. Частенько, несмотря на поздний час, заглядывал Превор, интересовался, как продвигаются дела, и похваливал его.