Андрей закусил губу. Он не напрасно беспокоился, тот Третий. Человечеству пришлось пережить катастрофу, перед которой побледнели нашествие Чингис-хана и ужасы гитлеризма. Трагедию, наложившую тень на несколько поколений. Потому что с Венерой что-то не вышло.

Первые отряды застали цветущий мир. Ярко сияли небеса, ползучие травы переходили с одного склона на другой, леса медлительно путешествовали, умирая в одном месте и возрождаясь в другом. Здесь все было движущимся — и растения, и животные. Бродили неисчислимые стада слоночеров, сопровождаемые небольшими ласковыми копытными, похожими на земных лам. Стаи белых бабочек закрывали порой небо от горизонта до горизонта, полные живности моря плескались о континенты. Первооткрыватели прорубались сквозь чащи, выходили к берегам полноводных рек. Вернулись времена Колумба и Магеллана, дрожал в синем мареве край зубчатых зарослей: что там дальше, иди узнай! Оглушали, ошеломляли яркость красок, пьянящее изобилие всего. Травы были ошарашивающей густоты — стояли, как щетка. Временные дороги иногда прокладывали прямо по верхушкам стеблей. Лес налезал на выстроенные здания, не давая опомниться. Подобно некоему сверхорганизму живое на планете зализывало любую рану, насылая полки растений и животных на обнажившееся место. Здесь, ближе к Солнцу, чем на Земле, вечерами замирали труды на всех широтах, и умолкали люди — такими были закаты на небесах. Резко, решительно наступало серое, красное боролось и отражало, само теснимое золотым, оранжевым, красным, фиолетовым. Солнечные лучи пронзали тучи и гасли, встреченные сияниями. Час любования этой безмерной по масштабам битвой снимал любой степени усталость. Нервные выздоравливали — это было как пить сказочную живую воду. И только сначала мешали декабри. Жуткие звери, целиком уничтожившие несколько первых экспедиций, с когтями алмазной твердости, которые на бегу складывались в копыта. Свирепые, хитрые, они могли и красться, и скакать. Декабр сокрушал даже металл — не могло быть речи о защитном костюме. Миллионы лет здесь между мирными слоночерами и хищником шло соревнование. Первые все укрепляли свою роговую броню, у второго тверже становились зубы и кинжальные когти. Декабр врезался в стада спокойных гигантов, как меч, резал слабых и непроворных, прорубая те панцири, что даже и лучшие стали с трудом могли взять. Человек оказался бессильным перед этой всепобеждающей яростью. Колонистам пришлось вооружиться специальными сжигающими пистолетами. Их никто не снимал с пояса, и тогда декабров истребили так быстро, что даже не успели изучить. Да они и не поддавались исследованию — все равно что изучать молнию в тот момент, когда она на поле ударяет в тебя. А зверь как раз и бил подобно молнии. Никто не видел его иначе, как нападающим — даже фотографии сохранились лишь мертвых, сожженных декабров. Только через десятилетия, по следам и рассказам, стали исследовать их зоологию и образ жизни. Один ученый установил, что черепа декабров свидетельствовали о богатой изощренной мимической мускулатуре. Спохватились — не начало ли тут Разумного? Но нет, декабр был слишком физически специализирован, чтоб развиваться. Тупиковая ветвь, которой надлежало сгинуть через миллион, может быть, лет, уступив место чему-нибудь другому. Долго удивлялись, что все убиваемые звери — самцы, Потом обнаружилось, что ласковое животное, бродившее вместе со слоночерами, было самкой декабра. Спутала полная непохожесть — самка травоядное, а самец хищник. Маленькие ламы сами вымерли лет за пятнадцать, и опять-таки лишь позднее обратили внимание на то, что, согласно первым свидетельствам, слоночеры не обижали нежных копытных, а напротив, оберегали их в тяжеловесной гуще стад.

А поток переселенцев струился на Венеру, несмотря на трудности транспортировки. Открылся новый мир. Круг биологической жизни здесь представлялся сначала более простым, чем на Земле. Ползучая трава — побег дает новые корни в полуметре от старых, которые затем отмирают. Передвигающиеся леса и слоночеры. Конечно, было много еще всякой живности и растений, но первые три фактора выглядели основными. Далее, с годами, картина несколько изменилась. Не то чтоб на Венере отсутствовала земная сложность, просто она была другой. Некий нервический потенциал, биорадиационная связь объединяли все живое, и вторжение цивилизации что-то пресекло. Это не сразу заметили. Шла эпоха великого завоевания, в ходе которого не замечались мелочи. Земля сама не была еще объединена, соперничали страны и группировки стран.

И нарушилось нечто тонкое. От неведомых причин стали гибнуть слоночеры. Мор хлестал с материка на материк. Был случай, когда у моря Павлова самолет обнаружил миллионное скопище умиравших гигантов — смрад распространялся на сотни километров вокруг. Трава постепенно переставала ползти, новые корни тут же уходили в почву, истощая ее. При первых исследователях стебли стеной поднимались на высоту человеческого роста, а Андрей застал только слабые кустики. Обнажались равнины и горные склоны, планета лысела на глазах. Неделями подряд дули пыльные бури, однажды засыпало целый городок. Начал меняться состав атмосферы, небо делалось белесым. Великолепные закаты ушли, жара донимала, делалась невыносимой. Сначала люди покинули экватор, затем стали уходить с умеренных поясов.

И наконец — это было при Андрее — Всемирный Совет принял решение об эвакуации. Эксперимент не удался. За шестьдесят лет было разрушено то, что создавалось на Венере в ходе пятидесяти миллионов веков, — биосфера…

А голос, нарочито безличный, неэмоциональный, тек из микрофона: