Он, разумеется, никогда не учился в Историко-архивном институте – ляпнул, потому что одна девчонка во дворе там училась, и название заведения было у него на слуху. Но он прошерстил Интернет, учебники, подготовился. В конце концов, такая женщина, как Александра, стоит усилий!
И все же он чего-то не учел. Чего-то не понял, в чем-то ошибся. Или это журналы наврали?!
Как бы то ни было, но замысел его оказался провальным. Александра отвергла его.
Прогнала! Велела больше не приближаться к ней!
Он затаился. Нужно было найти способ восстановить ее доверие. На лице его, когда он смотрел на Александру издалека, отражалось чувство раскаяния. Ему даже не пришлось играть, он действительно раскаивался в том, что неверно повел себя!
В результате, как оказалось, он интуитивно выбрал правильную модель поведения: через неделю Александра смилостивилась, и он снова оказался допущен к совместным прогулкам.
…В тот день, когда он сопроводил ее в новый магазин детского питания, он зорко осмотрелся вокруг. «
ЧАСТЬ II
Хронология боли
… – Ну не скажите! Степан Разин не был революционером, вовсе нет! – пылко возражала Александра, прогуливаясь со Степой. – Он вовсе не мечтал изменить общественный строй, он мыслил себя на месте царя! Пусть и не «всея Руси», а только казачества. Да и то, все революции делались и делаются для смены власти и режима, выгодного для революционирующих: отобрать, чтобы завладеть самим. Не вижу, чем тут восхищаться. Другое дело декабристы. Уникальный случай в европейской истории: они принадлежали к имущему классу и были готовы отказаться от собственных привилегий ради идеи справедливости!
– Разве они не хотели выгод для себя? – спросил он наобум.
– Возможно, хотели, рассчитывая занять при новом царе ключевые посты. Но все же не это ими руководило. Они собирались установить конституционную монархию в стране и отменить крепостное право! Согласитесь, это благородно, если учесть, что их собственное материальное благополучие основывалось на владении крепостными душами…
– А разве так бывает?
– Что именно? – немного нахмурилась Александра.
Он спохватился. Его вопрос прозвучал наивно, наверняка студент-историк так бы не спросил.
– Я хотел сказать, что не очень верю в такое бескорыстие. Люди обычно прикрываются разговорами о справедливости и всеобщем благе только для того, чтобы получше устроить свои дела.
Александра внимательно посмотрела на него. Конечно, юноша прав, но что-то в его словах ей не понравилось.
– А вам самому, Степан, никогда не приходилось что-то делать только из соображений справедливости?
– Приходилось, конечно! – воскликнул он живо.
– Ну вот видите. Так почему вы сомневаетесь в том, что другие на это способны? Хотя, учитывая место вашей учебы, вы как раз можете специализироваться по движению декабристов и найти документы, если удастся, которые подтверждали бы ваши слова… Подождете меня пять минут? Я зайду за детским питанием.
– Конечно, – ответил он.
– Только мне не хотелось бы, чтобы вам это удалось, – обернулась она в дверях магазина. – Я, например, твердо верю, что они пошли на это ради блага Отечества… Ну, потом поговорим!
Он проводил ее глазами. Александра углубилась в помещение магазина и остановилась у стойки с баночками, внимательно их рассматривая.
Он все правильно рассчитал! Александра пошла в магазин, машина стояла в пятидесяти метрах, дети радовались жизни и Пенсу. Все складывалось наилучшим образом.
…Александра ни с кем не дружила в том обычном понимании слова, которое предполагает тесное и регулярное общение. Болтовню она не любила, делиться своими секретами или проблемами потребности не имела, сочувствия или советов никогда не искала. Чего не скажешь о других, тех, которые постоянно чего-то хотели от нее. То порыдать в ее жилетку, то выманить совет, причем исключительно ради того, чтобы с ним спорить. Любителей данного жанра она с годами стала избегать: в юности простительно не уметь справляться со своими чувствами и с ситуациями, но в зрелые годы подобное неумение уже есть свидетельство душевного и умственного дефекта.
Тем не менее она знала, что каким-то образом влияет на людей, даже не вытирая их сопли и не поучая жизни. Человек, который думает сам, всегда услышит и чужую мысль. Примет ее или поспорит с ней – для того, чтобы эту мысль уточнить, увидеть ее в еще одном ракурсе. Вот таких разговоров и таких людей она не избегала. Таким людям можно было действительно помочь в чем-то разобраться. Не потому, что они глупее ее, а потому, что Александре давались точные формулировки мысли. Они-то и помогали тем, кто искал осмысления вещей.
С другой стороны, владея словом, Александра знала о нем очень много. Подмена одного слова другим рассказывала ей о тайных уголках души говорящего. Вот и сейчас она, рассматривая этикетку на розовой баночке с зайчиком, думала о фразе Степы: «А разве так бывает?»
Да, он быстро исправился: «Люди обычно прикрываются разговорами о справедливости и всеобщем благе только для того, чтобы получше устроить свои дела».
Верно, обычно. То есть очень часто. Но не всегда!
Тогда как первая фраза означала тотальное неверие. Она означала: никогда.
Но Александра знала, что человек, который считает, будто бескорыстия не существует, – небескорыстен сам. Иначе бы он точно знал: оно существует, – хотя бы в его собственной душе… Конечно, она не зря его спросила, случалось ли ему действовать лишь во имя справедливости, и он, естественно, ответил, что случалось.
Но поздно. Неосторожная фраза выдала его с головой.
И вытекало отсюда, что нужно ей к Степану присмотреться повнимательнее. Или даже не присмотреться, а прекратить с ним общение. Да, она чувствует глубоко запрятанную в нем боль и хотела бы ему помочь, да… Но на той его детской ране уже, видимо, изрядные нагноения. И с этим она справляться не умела. И не хотела. Так далеко ее благотворительные наклонности не простирались.
Обижать Степу она не собиралась, нужно будет отдалиться от него осторожно, аккуратно. Может быть, сменить часы прогулки. Или место. Сослаться на занятость, на срочную работу. В общем, разойтись с ним во времени и пространстве. Хотя даже немного жалко: малыши его полюбили. И Пенса тоже…
Расплачиваясь в кассе, Александра решила ничего не говорить Степану сегодня, но уже завтра постараться избежать новой встречи. В конце концов, она ему ничем не обязана. Свиданий ему не назначала. Он подождет-подождет и уйдет… А сейчас прогулку нужно сократить – сразу домой!
Она приготовила даже фразу о разболевшейся голове и уже выискивала его высокую фигуру глазами, чтобы фразу произнести…
Но Степана нигде не было видно. Не видно было и собаку.
Но, главное, не видно было коляски!!!
Мгновенно стало душно, в груди что-то завязалось в тугой узел, мешавший дышать. Она пробежала перед магазином в одну сторону, затем обратно. Коляски не было. Степана не было, собаки не было, да черт с ними! Главное, детей не было!!!
Ошалевшая от предчувствия беды, но все еще не веря в ее возможность, она кинулась к прохожим. Да только прохожие на то и прохожие, что они тут проходят. Никто ничего не видел.
НИКТО НИЧЕГО НЕ ВИДЕЛ!!!
– Степан!!! – кричала она. – Пенс, ко мне!
