— Я весь день втолковывал это Этьену. Но погоди, это еще не все. Он хочет отвезти туда еще и Стена.

— Стена?

— Да.

— Но он же мертвый! Какой смысл…

— Родственники. Этьен считает, что мы должны сообщить семье о том, что случилось с их сыном. Видишь ли, если мы оставим их обоих на берегу, то Карла наверняка заметят, и семью Стена поставят в известность.

Я недоверчиво улыбнулся:

— Ага, а тем временем нас тоже наверняка обнаружат. И всему конец. Самая глупая идея, о которой я когда-либо слышал!

— Кому ты это объясняешь? — сказал Кити. — Но пока ты здесь, — добавил он и указал на Грегорио, — может, тебе удастся убедить его?

Грегорио лег на спину, избегая наших взглядов.

— Я просто считаю, что нам нужно подумать над предложением Этьена. Если Карл ни с кем тут не разговаривает, может, он и на Пхангане поведет себя так же.

— Нет, — ответил Кити. — В конце концов он заговорит. И когда это случится, я бы предпочел, чтобы он заговорил с нами. Не с каким-нибудь чертовым таиландским полицейским и не с психиатром-шведом…

Я бы не выразился точнее.

После нашего спора о Карле я решил сам повидать его, то есть я сказал так Кити и Грегорио для отвода глаз. На самом деле мне хотелось встретиться с Франсуазой, которую последние несколько дней я видел лишь мельком. Причиной тому были наши различные обязанности и сумасшедшая обстановка, но вообще-то я не слишком усердно разыскивал ее. После неправильно понятого поцелуя я стремился не давать Этьену поводов для подозрений.

Я нашел Франсуазу возле берлоги Карла, примерно в четырехстах метрах от Кити и Грегорио. Карл выкопал себе ее после ухода из лагеря. В общем-то, это была не совсем берлога — яма, скрывающая ноги, если в ней встать, или же глубиной по грудь, если сесть. Более впечатляющим выглядел сооруженный Кити и Этьеном навес. Поскольку Карл целыми днями не вылезал из берлоги, они забеспокоились, что его может хватить солнечный удар. Поэтому они нашли три длинных пальмовых листа и связали их вместе так, что получилось подобие вигвама. Листья пальм хоть и пропускали дождь, но зато Карл, по крайней мере, сидел теперь в тени.

Я думал, что Франсуаза, как и все тогда, будет в плохом настроении, но она приятно удивила меня, когда подбежала ко мне и обняла.

— Ричард! — сказала она. — Спасибо тебе! Я ведь еще не поблагодарила тебя! Поэтому огромное тебе спасибо!

Я в замешательстве остановился:

— За что это вдруг?

— За твою помощь во время болезни. Ты был так добр ко мне. Я хотела поблагодарить тебя раньше, но мне не представлялось возможности. Так много дел всегда! Теперь нам приходится ловить рыбу за всех, потом я остаюсь с Карлом, а ты часто возвращаешься очень поздно.

— Франсуаза, не бери это себе в голову. Ничего особенного не произошло. Кстати, однажды ты сделала для меня то же самое.

— Да, когда у тебя была лихорадка. — Она улыбнулась, посмотрела мне прямо в глаза, и ее улыбка неожиданно сменилась хитрой усмешкой. — Ты поцеловал меня!

Я вытаращил глаза от удивления:

— Я думал, ты спала…

— Я действительно спала. Мне на другой день обо всем рассказал Этьен.

— Вот оно что, — протянул я, мысленно проклиная Этьена за его длинный язык. — Ну… Я надеюсь, ты не против!.. Это был по-своему непростой…

— Конечно же нет! Знаешь, когда ты болел, я тоже поцеловала тебя.

— А я так и не понял, приснилось мне это тогда, или все происходило наяву.

— Нет, тебе это не приснилось. И помнишь, что было на следующее утро? Ты прямо места себе не находил!

Я кивнул, совершенно отчетливо вспомнив свое замешательство и вопросы Франсуазы.

— Но объясни мне, — продолжала она, — почему ты сказал — непростой?..

— Ну… непростой — это, наверное, неподходящее слово… Все это не было похоже на поцелуй… поцелуй не был… — Я запнулся и начал снова: — Не знаю, что там тебе наговорил Этьен, но он понял поцелуй неправильно. Я поцеловал тебя, потому что ты очень страдала, и все вокруг страдали, и когда я начал… было трудно остановиться.

— А как его воспринял Этьен?

Фьють, подумал я. Ба-бах.

— Ну, по-моему, он подумал, что это… ну, в общем, ты понимаешь…

— Сексуальный поцелуй.

— Да.

Франсуаза рассмеялась. Потом она наклонилась ко мне и быстро поцеловала меня в щеку:

— Это сексуальный поцелуй?

— Нет, — ответил я, слегка привирая. — Конечно нет.

— Поэтому беспокоиться не о чем. Все просто.

— Я рад, что ты понимаешь.

— Всегда, — ответила она, — я всегда все понимаю.

Мы смотрели друг на друга целое мгновение — достаточно долго для того, чтобы испытать легкое возбуждение. Оно напомнило мне о других мгновениях несколько месяцев назад: о многозначительных беседах на Самуе, о полуночном разговоре про параллельные миры с Млечного Пути. А потом мгновение завершилось, так как Франсуаза отвернулась, чтобы взглянуть на Карла.

— Он больше не ломает навес, — сказала она через несколько секунд.

— Да. Я видел, что навес на месте. Возможно, это хороший знак. Улучшение или какой-то сдвиг.

Она вздохнула:

— Нет. Это ничего не значит. Мы поняли, что он ломал навес из-за листьев… Ему просто не было видно пещер. Ему нравится смотреть на них. Когда мы оставили ему щель для обзора, он перестал трогать навес.

— А…

— Но, может, он идет на поправку… Он ест то, что я приношу.

— Все-таки сдвиг. Правда, это не так уж много.

Франсуаза кивнула:

— Да… Бедный Карл… Это совсем немного.