— Я не спросил тебя, почему у тебя был неудачный день.
— А… Да ничего… Это все Хатрин. Место или люди. Просто в дрожь бросает.
— Меня тоже. Поганый городишко, верно?
— Поганый… Верно. Так оно и есть.
— Ричард?
— Да.
— Когда мы вернемся в лагерь, никому не говори о янки.
— Но…
— Сэл и Багз. Я думаю, они не поймут.
Я взглянул на него, но он был слишком поглощен срыванием обертки с конфеты.
— Если ты думаешь, что так будет лучше…
— Да. Я так думаю.
Нам понабилось еще часа три, чтобы добраться до оставленного нами знака. Воткнутая рогатина отчетливо виднелась в ярком лунном свете, и мы оставили мешки около нее. Затем я пошел посмотреть, все ли в порядке с лодкой, а Джед тем временем стаскивал мешки с брезента и расстилал его на песке. Под кустами царил полный мрак, но я смог нащупать изогнутый нос лодки. Мне этого было достаточно. Раз у нас есть средство спасения, можно расслабиться.
Когда я вернулся к оставленному нами знаку, Джед уже спал. Я лег возле него и посмотрел на звезды, вспомнив, как мы смотрели на звезды с Франсуазой. Где-то там находился параллельный мир, где я был единственным владельцем карты, размышлял я, и мне захотелось, чтобы это была карта нашего острова.
Сквозь утренний туман я вижу…
Мистер Дак сидит в своем номере на улице Кхаосан. Он сорвал одну из закрывавших окно газет и теперь смотрит на улицу. Позади него на кровати разбросаны ручки, карандаши — без сомнения, те, которыми он рисовал карту. Карты нигде не видно — она, наверное, уже пришпилена к моей двери.
Я вижу, как у него дрожат плечи.
— Мистер Дак? — осторожно спрашиваю я.
Он оборачивается, озадаченно нахмурившись, оглядывает комнату, а затем замечает меня через москитную сетку.
— Рич… Привет.
— Привет. Ты в порядке?
— Нет. — По его небритой щеке скатилась слеза. — Я собираюсь скоро покончить с собой. И мне чертовски плохо.
— Я сожалею. Я могу для тебя что-нибудь сделать?
Он вздохнул:
— Спасибо, Рич. Ты настоящий друг, но теперь уже слишком поздно. Я уже одиннадцать недель лежу в бангкокском морге.
— Тебя некому забрать?
— Некому. Таиландская полиция обратилась в британское посольство. Они нашли моих родителей в Глазго, но родители отказались приехать и подписать сопроводительные документы. Им наплевать на меня! — На его щеке появилась еще слеза. — На своего единственного сына.
— Это ужасно.
— Если никто не подпишет сопроводительные документы, то через месяц меня подвергнут кремации. Посольство не станет оплачивать перевозку моего тела.
— Ты… хотел бы, чтобы тебя похоронили в земле.
— Я не возражаю против кремации, но если мои родители не приедут забрать меня, я не хочу, чтобы меня отправляли на родину. Пусть мой пепел останется здесь. — Голос мистера Дака задрожал. — Короткая церемония, ничего особенного, и мой пепел будет развеян над Южно-Китайским морем. — Он зарыдал.
Я прижался лицом и руками к сетке. Мне хотелось сейчас быть в его номере, рядом с ним.
— Эй, мистер Дак! Все не так уж плохо.
Он сердито покачал головой, и сквозь его всхлипывания я услышал, как он начал напевать песню из сериала «Военно-полевой госпиталь». Я подождал, пока он не перестанет петь, я не знал, куда девать глаза, а потом сказал:
— У вас хороший голос. — Я сказал это в основном по той причине, что не знал, что еще сказать.
Он пожал плечами, вытирая лицо грязной майкой. В результате его лицо стало еще грязнее.
— Голос слабый, но могу напеть мелодию.
— Нет, мистер Дак, голос хороший… Мне всегда нравился этот сериал.
Мне показалось, что он немного оживился.
— Мне тоже. Вертолеты в первых кадрах…
— Вертолеты были потрясающими.
— «Военно-полевой госпиталь» — это фильм про Вьетнам. Ты знал об этом, Рич?
— А разве не про Корею?
— Про Вьетнам. Корея была лишь предлогом.
Мистер Дак отвернулся и снова уставился в окно. По-видимому, ему не хотелось разговаривать, поэтому для поддержания беседы я спросил его, что он там рассматривает.
— Ничего, — мягко ответил он. — Водитель такси спит в своей машине… Бродячая собака роется в мусоре… Ты не обращаешь внимания на эти вещи, Рич, когда ты жив, но когда они — последнее, что ты видишь… — Его голос вновь задрожал, и он сжал кулаки. — Пора кончать с этим.
— Покончить с собой?
— Да, — произнес он. Потом повторил более твердо: — Да.
Он бодро подошел к своей кровати, уселся на нее и вытащил из-под подушки нож.
— Не надо, мистер Дак! Не надо делать этого!
— У меня уже принято решение.
— Всегда есть время изменить свое решение!
— Теперь меня уже ничто не остановит.
— Мистер Дак! — еле слышно крикнул я.
Слишком поздно. Он уже начал наносить себе раны. Я не видел, как он умирал, так как решил, что это будет знаком неуважения к нему. Но я заглянул к нему минут через пять, чтобы узнать, как он там. Он был еще жив, катался по простыням и забрызгивал кровью стены. Прежде чем взглянуть на него снова, я выждал минут пятнадцать, желая действовать наверняка. На этот раз он неподвижно лежал в том самом положении, в котором я обнаружил его. Тело его изогнулось, так что ноги свисали с кровати — деталь, которую я тогда не заметил. Перед тем как умереть, он, наверное, попытался встать.
— Я заберу твой пепел, мистер Дак, — прошептал я через сетку. — Не беспокойся.
Перебор
Я проснулся с первым проблеском зари. Солнце еще не поднялось из-за горизонта, и пляж был залит странным голубоватым светом — темным и ярким одновременно. Это было красивое и успокаивающее зрелище. Казалось, что даже волны плескались тише, чем обычно.
Я не разбудил Джеда, потому что люблю бодрствовать, когда другие спят. При этом мне хочется просто послоняться вокруг, приготовить завтрак, если есть из чего; а в данном случае у меня возникло
