На ментальном фоне разъяренных участников осады мозг одного человека, прятавшегося поодаль, за глинобитной хижиной, излучал прямо-таки олимпийское спокойствие и умиротворенность. Человек ничего не боялся, ему было абсолютно все равно, поймают лазутчика или нет. И в бой его посылать не собирались.

Насколько я мог определить, неизвестный сидел на чем-то большом и металлическом. Из этого легко можно было сделать вывод: он водитель, привез боевиков сюда и ждет окончания операции. Может просидеть здесь весь день. Так даже будет лучше. Спирт, на котором ездит джип, останется целее. Бородачи после операции много не выпьют, а жену начальника полиции баши-шаха не нужно везти в город за покупками…

Все было слишком уж просто. Не ловушка ли это? Хотя какая тут может быть ловушка? Тот, кто ставит мне ловушки, будет действовать изощреннее. Например, попытавшись навязать в спутники славного молодого человека, романтика и поэта…

– Как тебя зовут? – поинтересовался я у китайца.

– Дима, – ответил тот.

– Что? – удивился я. – Ди Ма?

– Нет. Дима. Дима Лян. По-китайски – Лян Дима. Фамилия прежде идет, а имя – за ней. Был назван отцом я в честь Менделеева Дмитрия. Химиком был он.

– Да уж знаю…

– Не Менделеева разумел я, но отца своего, – уточнил китаец.

– А… Ясно. Стало быть, Дмитрий? И монах?

– Монах. Но не Дмитрий, а Дима. Китайцу было бы тяжко с именем Дмитрий прожить. Вот Дима – дело другое.

– Что ж, рад знакомству… Меня зовут Даниил.

Дима слегка поклонился.

– Рад, что судьба нас свела, Даниил.

– Лет тебе сколько, Дима?

– Шестнадцать.

– Как же ты можешь быть монахом? Ведь буддийскими монахами становятся только после двадцати…

Китаец едва заметно улыбнулся, склонил голову.

– Возможны исключения. Примерный член я сангхи[4]. И правила Виная-питаки строго соблюдаю.

Мы лежали за камнями, вслушиваясь в шелест сухой травы, раздающиеся изредка крики бородачей, которые, похоже, тоже решили отдохнуть. Под палящим солнцем было жарко, но лучше хорошо подготовиться, чем бросаться в атаку наобум. Нападающие дали нам передышку – ею надо воспользоваться. Вот когда осаждавшие соберутся повторить штурм – нужно действовать. Потому что заняв пустой дом, бородачи быстро догадаются, куда мы скрылись.

– Боюсь показаться назойливым, но как ты попал в эти края? – спросил я еще раз.

Молодой китаец тонко улыбнулся и продекламировал:

– Путник усталый дальней бредет стороной; Из дому вышел – тысячи ли за спиной. Думает путник: что же мне делать теперь? Может, вернуться? Но где отворится дверь?

Дима так и не ответил на мой вопрос, но настаивать я не стал. Он сумасшедший? Скорее всего нет. Чтобы так виртуозно говорить на чужом языке, нужно сохранять рассудок. Конечно, парень со странностями. Но у кого их нет – пусть первым бросит камень…

Желая поощрить молодого монаха, я заметил:

– Ты настоящий поэт…

– Что ты! Строки, что здесь прозвучали, не я написал. Так сказал Цао Чжи.

Собирался ли китаец уносить ноги из негостеприимного аула, чтобы вернуться домой или пробиваться дальше, к своей неведомой цели, сейчас нам необходимо было избавиться от преследователей.

– У них неподалеку машина, – сообщил я. – Захватим ее и уедем.

– Видел, – ответил Дима. – На ней приехали люди с оружием грозным. Те, что гоняли меня, словно зайца, по здешним просторным полям. Им помогали окрестные жители с ружьями, дробью палящими. Те, что с винтовками, мнится мне, из улуса…

По-русски китаец разговаривал практически свободно, только своеобразно. Акцент был едва заметен, словарный запас, наоборот, впечатлял.

– У них здесь, пожалуй, не улусы… Впрочем, какая разница?

Хлопнул один выстрел, другой. Раздался громкий крик, топот. Бородачи пошли на штурм.

– Пора, – констатировал я. – К машине.

– Надо заранее план нам принять, – не проявляя никаких признаков беспокойства, заявил монах. – Кто сядет за руль?

– На месте будет видно. Пожалуй, я. У меня опыта больше.

– Ты так полагаешь?