– Сомневаюсь, что у него вообще было оружие. Знаешь, что я думаю?

– Что?

– Что бедняга считает, будто Элизабет Эндикотт застрелила своего мужа, и почти готов взять вину на себя.

Куинн задумался.

– Пусть я буду последним сукиным сыном... – медленно начал он.

Дверь комнаты судьи открылась, и я ткнул Куинна пальцем.

– Продолжай и заставь прокурора разозлиться.

Судья Лотон призвал зал к порядку. Мортимер Эрвин начал вступительную речь тренированным голосом человека, прошедшего в колледже курс актерского искусства.

Это был блистательный каскад общих мест. Прокурор заявил, что намерен доказать существование привязанности между Элизабет Эндикотт, вдовой Карла Карвера Эндикотта, и подсудимым Джоном Диттмаром Энселом. Он рассчитывает доказать, что после того, как Элизабет Эндикотт согласилась выйти замуж за ныне покойного Карла Эндикотта, подсудимый Энсел не пожелал смириться с поражением и продолжал надеяться, что сможет разрушить семью, несмотря на то что он работал у Карла Эндикотта, что Эндикотт доверял ему самые конфиденциальные поручения. Энсел, как змея в траве, поджидал удобного случая...

Барни Куинн поднялся и сказал, что ему не хочется прерывать прокурора, но сейчас не время для подобной аргументации. Это всего лишь вступительная речь, в которой обвинитель должен изложить, что именно он собирается доказать, не впадая при этом в мелодраматизм и не пытаясь произвести впечатление на присяжных своей эмоциональностью.

Это разозлило не только Мортимера Эрвина, но и судью Лотона. Судья упрекнул Барни за манеру, в которой тот выразил свой протест, а Эрвина – за злоупотребление привилегией вступительной речи. После этого он принял протест.

В гневе Эрвин выглядел не столь безупречно. Он утратил значительную долю своей уверенности и обходительности. Я понял, что он по натуре не боец. Когда дело принимало крутой оборот, он не бросался в драку, а держался в укрытии и стрелял из-за угла.

Эрвин продолжил свою речь. Он намерен доказать, что Энсел вернулся из экспедиции, в которую отправился по доброй воле и за которую получил премию в двадцать тысяч долларов, что через несколько минут после прибытия в аэропорт Энсел позвонил по телефону в дом Карла Карвера Эндикотта и, как свидетельствуют записи телефонистов, заявил, что хочет говорить с миссис Эндикотт и ни с кем другим, если ее нет дома.

Эрвин собирался доказать, что Энсел отправился в дом своего босса. К удивлению подсудимого, ему открыл дверь сам Карл Карвер Эндикотт. Он пригласил подсудимого в комнату наверху. Спустя несколько секунд Карл Карвер Эндикотт был мертв, а Элизабет Эндикотт стала вдовой. После этого Энселу пришлось бежать. Он оставался в укрытии, избегая длинных рук закона только потому, что его считали погибшим. В течение этого длительного периода выжидания он продолжал тайно встречаться с Элизабет Эндикотт.

Наконец, когда полиция заподозрила истину, она расставила ловушку, в которую попалась преступная пара – Элизабет Эндикотт, вдова, общавшаяся с убийцей своего мужа, прежде чем его тело успело остыть, а Джон Диттмар Энсел, подсудимый, который расплатился за все благодеяния, оказанные ему Карлом Карвером Эндикоттом, пустив последнему в затылок пулю 38-го калибра.

Эрвин сел в полной тишине. Две молодые женщины из состава жюри смотрели на Джона Диттмара Энсела с нескрываемым отвращением.

Судья объявил полуденный перерыв.

– Теперь Эрвин в твоих руках, – сказал я Барни Куинну. – Он не может выстоять в ближнем бою. Это портит его импозантную внешность. Играй погрубее. Не позволяй ему добиться успеха этими разговорами о предательстве интересов босса. Произнеси вступительную речь, когда суд займет свои места. Скажи присяжным, что Эндикотт намеренно отправил Энсела на верную гибель, что он расставил ему западню этим обещанием двадцати тысяч долларов, но был настолько безжалостен, что даже не выплатил их авансом. Деньги должны были выплатить, когда экспедиция вернется, выполнив неосуществимую миссию.

– Но защитник не должен произносить вступительную речь, прежде чем будет готов к вызову своих свидетелей, – возразил Куинн.

– Возможно, тебе некого будет вызывать, – предупредил я. – Сейчас ты не осмеливаешься вызвать свидетелем подсудимого, а потом, возможно, побоишься выставить свидетельницей Элизабет Эндикотт. Скажи им, что ты собираешься доказать, а потом убирай все тормоза. Покажи им другую сторону картины. Расскажи о человеке, который, спокойно сидя в офисе, посылает на смерть другого человека, чтобы жениться на его возлюбленной.

– Судья вынесет мне порицание, – сказал Куинн.

– Судья уже вынес порицание Эрвину, – напомнил я, – так что вы будете квиты. Начинай!

Куинн проделал хорошую работу. Эрвин был в бешенстве. Он вскакивал с места, размахивал руками, прерывал речь.

Когда Куинн начал повествование, некоторые женщины стали с сочувствием поглядывать на Джона Энсела. Другие смотрели на Элизабет Эндикотт, изучая ее бесстрастное лицо.

Я передал Куинну записку, напоминая сказать присяжным, что перед ними женщина, которая так много страдала, что не в состоянии плакать, так как слезы не могут принести ей облегчение. Она годами не давала выхода своим чувствам и дошла до полного эмоционального истощения.

Куинн с каждым словом обретал все большую уверенность, проявляя качества, создавшие ему репутацию энергичного и напористого защитника.

К началу выслушивания свидетельских показаний значительная часть впечатления, произведенного Эрвином на жюри, сошла на нет. Присяжные заинтересованно поглядывали на адвоката, свидетелей, подсудимого, а более всего на Элизабет Эндикотт.

В конце концов, она была заметной личностью – богатой главой нефтяной империи, таинственной женщиной, которая после трагедии сторонилась людей, но которую теперь обвиняли в тайных встречах с любовником, скрывавшимся от полиции.

Присяжные готовились наслаждаться пикантными подробностями.

Эрвин начал допрос свидетелей с подготовительной части – он вызвал топографа, представившего план территории, фотографа, продемонстрировавшего снимки, хирурга, произведшего вскрытие, которое показало, что Карл Карвер Эндикотт был убит пулей 38-го калибра, попавшей ему в затылок и застрявшей в черепе.

Пулю представили в качестве вещественного доказательства. Выстрел произвели с такого расстояния, что следов пороха не осталось. По мнению свидетеля, выстрел был сделан на расстоянии примерно фута от покойного, который в этот момент повернулся спиной к своему убийце.

Мортимер Эрвин посмотрел на часы и драматически произнес:

– Вызываю свидетеля Хелен Мэннинг.

Хелен принарядилась перед явкой в суд. Если не считать нескольких лишних фунтов, она была хорошенькой малышкой и отлично это знала. Однако было достаточно разок посмотреть на нее, чтобы понять, что все сработало с точностью до наоборот. Вместо того чтобы Хелен произвела впечатление на Мортимера Эрвина, он использовал на ней все свои чары и обвел ее вокруг пальца.

Хелен походила на хорошо выдрессированную собачонку, делавшую то, что от нее ожидали. Негромким гортанным голосом она поведала, что несколько лет работала у мистера Эндикотта, но решила уйти, потому что работа была для нее тяжеловатой, а ситуация в офисе стала для нее неприятной, хотя ей не хотелось беспокоить этим шефа. Она была опытной секретаршей и легко могла устроиться на другое место. Мистер Эндикотт был очень огорчен из-за ее ухода и пытался узнать, в чем дело. Он обещал, что произведет любые нужные ей изменения, но она упорно не желала объяснить ему причину своего ухода, так как молодая женщина, с которой ей было трудно ладить, содержала больную мать, нуждалась в работе, но не была таким компетентным секретарем, как Хелен, и вряд ли могла бы сразу найти себе место.

Хелен предъявила письмо, подписанное мистером Эндикоттом, где он выражал сожаление о такой потере, подтверждал, что она уволилась по собственному желанию, и давал ей превосходную рекомендацию.