она опять… Черт побери, через нее-то меня и зацапали! А потом, когда мы пошли на суд, она присягнула, что фазана этого она сама выкормила, а ведь птица-то была вовсе не твоя, Джо; это была птица сквайра Брауна – вот чья она была, – и мы подцепили ее за час до того, когда шли по его лесу. Меня прямо зло взяло – такая несправедливость!.. Ну, ладно – что было, то прошло.
– Я мог бы тебя застукать гораздо раньше, – сказал лесник. – Я раз десять был всего в нескольких шагах от тебя, когда ты нес не одну несчастную птицу, вроде этой, а куда больше.
– Да… если люди и знают о наших делах, так не о самых важных, – заметила торговка пшеничной кашей, которая с недавних пор перебралась в этот околоток и сидела в харчевне вместе с прочими завсегдатаями.
В свое время она немало побродила по свету и в своих рассуждениях отличалась космополитической широтой взглядов. Это она спросила Джаппа, что за пакет у него под мышкой.
– А-а… это большой секрет, – ответил Джапп. – Любовная страсть. Подумать только, что женщина может так любить одного и так беспощадно ненавидеть другого.
– О ком вы говорите, сэр?
– Об одной важной особе в нашем городе. Я бы не прочь ее осрамить! Клянусь жизнью, занятно было бы почитать любовные письма этой гордячки, этой восковой куклы в шелках! Ведь это ее любовные письма лежат у меня в пакете.
– Любовные письма? Так почитай их нам, милый человек, – попросила тетка Каксом. – О господи, помнишь, Ричард, какие мы были дуры в молодости? Нанимали школьника, чтоб он писал за нас наши любовные письма, и, помнишь, совали ему пенни, чтобы он не разбалтывал, что он там написал, помнишь?
Между тем Джапп уже просунул палец под сургучную нашлепку, развернул пакет и, высыпав письма на стол, стал брать из кучки первые попавшиеся и читать их вслух одно за другим. И вот мало-помалу раскрылась тайна, которую Люсетта так страстно надеялась похоронить, хотя в письмах все было выражено только намеками и многое оставалось неясным.
– И это писала миссис Фарфрэ! – воскликнула Нэнс Мокридж. – Позор для нас, уважаемых женщин, что так пишет наша сестра. А теперь она связала себя с другим человеком!
– Тем лучше для нее, – сказала престарелая торговка пшеничной кашей. – Коли на то пошло, это я спасла ее от несчастного замужества, а она мне даже спасибо не сказала.
– А знаете, ведь это хороший повод для потехи с чучелами, – проговорила Нэнс.
– Правильно, – согласилась миссис Каксом, подумав. – Лучшего повода я не припомню, и жалко упускать такой случай. У нас в Кэстербридже этой потехи не устраивали уже лет десять, не меньше.
Тут послышался пронзительный свист, и хозяйка сказала человеку, которого звали Чарл:
– Это Джим идет. Сделай одолжение, пойди наведи для него мост.
Ничего не ответив, Чарл и его товарищ Джо встали и, взяв у хозяйки фонарь, вышли через заднюю дверь в сад; там они спустились по тропинке, круто обрывавшейся у берега ручья, о котором говорилось выше. Холодный, липкий ветер дул им з лицо с торфяного болота, простиравшегося за ручьем. Взяв доску, лежавшую наготове, один из приятелей перекинул ее через ручей, и, как только дальний ее конец лег на противоположный берег, по ней застучали каблуки, и вот из мрака выступил рослый человек в ременных наколенниках, с двустволкой под мышкой и дичью на спине. Его спросили, повезло ли ему.
– Не особенно, – ответил он равнодушно. – У нас все спокойно?
Получив утвердительный ответ, он направился в харчевню, а приятели сняли доску и пошли вслед за ним. Но не успели они дойти до дому, как с болота послышался крик: «Э-эй!» – и они остановились.
Крик послышался снова. Они поставили фонарь в сарайчик и вернулись на берег.
– Э-эй… здесь можно пройти в Кэстербридж? – спросил кто-то с того берега.
– Можно, да не легко, – ответил Чарл. – Перед вами речка.
– Все равно… как-нибудь переправлюсь!.. – сказал человек, стоявший на болоте. – Я нынче столько прошел пешком, что с меня хватит.
– Так подождите минутку, – отозвался Чарл, решив, что этот человек не враг. – Джо, тащи доску и фонарь: кто-то заблудился. Надо бы вам держаться большой дороги, приятель, а не лезть напролом.
– Что говорить… я теперь и сам понимаю. Но я завидел огонек в этой стороне и говорю себе: «Ну, значит, тут прямая дорога, это уж как пить дать».
Доску опустили, и снова из мрака выступил человек, на этот раз незнакомый. Это был мужчина средних лет, с преждевременно поседевшими волосами и бакенбардами, с широким и добрым лицом. Он уверенно перешел по доске, видимо не найдя ничего странного в такой переправе. Поблагодарив Чарла и Джо, он пошел вслед за ними по саду.
– Что это за дом? – спросил он, когда они подошли к двери.
– Харчевня.
– Так, так… Может, я здесь устроюсь переночевать. Идемте-ка со мной – промочите себе горло на мой счет за то, что помогли мне переправиться.
Они пошли вместе с ним в харчевню и там, при свете, обнаружили, что он более важная персона, чем это могло показаться по его манере говорить. Он был одет богато, но как-то нелепо – пальто, подбитое мехом, котиковая шапка, в которой ему, вероятно, было жарко днем, так как весна уже наступила, хотя ночи были еще холодные. В руке он нес небольшой сундучок из красного дерева, обитый медными полосами и перевязанный ремнем.
Заглянув в комнату через кухонную дверь и увидев, какая там сидит компания, он, по-видимому, удивился и тут же отказался от мысли о ночевке в таком доме, но, не придав всему этому большого значения, спросил несколько стаканов самого лучшего спиртного, уплатил за них, не выходя из коридора, и направился к двери, ведущей на улицу. На двери был засов, и пока хозяйка отодвигала его, незнакомец услышал разговор о потехе с чучелами, продолжавшийся в общей комнате.
– Что это за потеха с чучелами? – спросил он.
– Ах, сэр! – ответила хозяйка, покачивая длинными серьгами, с неодобрительным и скромным видом. – Это так просто, глупый старинный обычай… в наших местах это затевают, если жена у мужа… ну, скажем, не только ему женой была. Но я, как почтенная домохозяйка, этого не поощряю.
– Значит, они собираются устроить это на днях? А зрелище, должно быть, любопытное, а?
– Видите ли, сэр… – начала хозяйка с жеманной улыбкой и вдруг, отбросив всякое притворство, проговорила, поглядывая на него искоса: – До того смешно – ничего смешнее на свете нет! Но это стоит денег.
– Ага! Помнится, я где-то слыхал про что-то в этом роде. Я собираюсь приехать в Кэстербридж через две-три недели и не прочь полюбоваться на это представление. Подождите минутку. – Он повернулся, вошел в общую комнату и сказал: – Слушайте, добрые люди, мне хочется посмотреть, как вы соблюдаете старинный обычай, о котором здесь говорилось, и я не против участия в расходах… вот, возьмите.
Он бросил на стол соверен, вернулся к стоявшей у двери хозяйке и, расспросив у нее о дороге в город, ушел.
– Это у него не последние деньги, – сказал Чарл, когда соверен подобрали и передали его на хранение хозяйке. – Черт побери! Надо нам было выудить у него побольше, пока он еще был здесь.
– Нет, нет! – возразила хозяйка. – У меня, слава богу, приличное заведение! И я не допущу никаких нечестных поступков.
– Итак, можно считать, что почин сделан и мы в скором времени устроим потеху, – сказал Джапп.
– Обязательно! – подхватила Нэнс. – Как посмеешься от души, так и на сердце теплей становится – точно хлебнул горячительного, правда истинная!
Джапп собрал письма, и так как время было уже довольно позднее, решил не относить их миссис Фарфрэ до завтрашнего дня. Он вернулся домой, запечатал пакет и наутро отнес его по адресу. Час спустя содержимое пакета было обращено в пепел Люсеттой, и бедняжка чуть не упала на колени, так она была благодарна судьбе за то, что не осталось никаких доказательств ее давнего неудачного романа с Хенчардом. Хотя она в те времена оступилась скорее по неосторожности, чем умышленно, но все-таки, если бы об этом романе стало известно, он мог бы сыграть роковую роль в ее отношениях с мужем.
