Элизабет-Джейн случайно услышала, что Джапп нанялся к ее отчиму. Она была так твердо уверена в непригодности Джаппа, что, рискуя рассердить Хенчарда, высказала ему при встрече свои опасения. Но никакого толку из этого не вышло. Хенчард опроверг ее доводы резкой отповедью.

Погода как будто благоприятствовала их кампании против Фарфрэ. В те годы, то есть до того, как конкуренция с другими странами произвела революцию в хлебной торговле, – так же, как и в древнейшие времена, – колебания цен на пшеницу из месяца в месяц зависели исключительно от урожая в самой Англии. Плохой урожай или хотя бы только его перспектива удваивали цены на пшеницу в течение нескольких недель, а надежда на хороший урожай столь же быстро понижала их. Подобно дорогам той эпохи, цены круто поднимались и опускались, и их колебания определялись местными условиями без всякого постороннего вмешательства, выравнивания или нормирования.

Доходы фермера зависели от урожая пшеницы в пределах того земельного участка, который он обрабатывал, а урожай пшеницы зависел от погоды. Так фермер сделался чем-то вроде барометра из плоти и крови с органами чувств, вечно обращенными к небу и ветру. Атмосфера его округи поглощала все его внимание; атмосфера иных краев не вызывала в нем интереса. И для других людей – не фермеров, а просто деревенских жителей – в те времена бог погоды был более важной персоной, чем теперь. Сказать правду, погода так сильно волновала обитателей деревни, что их переживания почти невозможно понять в наши уравновешенные дни. Они готовы были, плача, падать ниц перед несвоевременными дождями и бурями, которые, подобно божеству мщения Аластору, угрожали хозяйствам тех, чьим преступлением была бедность.

Во второй половине лета люди следили за флюгерами, как просители, ожидающие в передних, следят за лакеем. Солнце приводило их в восторг; несильный дождь отрезвлял; несколько недель бурной и дождливой погоды ошеломляли. Если теперь, взглянув на небо, они только хмурятся, в ту эпоху такое небо привело бы их в ужас.

Наступил июнь, а погода стояла очень неблагоприятная. Кэстербридж, будучи своего рода ксилофоном, на котором жители окрестных деревушек и сел разыгрывали свои мелодии, теперь совсем затих. На витринах лавок вместо новых товаров раскладывали старые, не проданные в прошлом году: тупые серпы, плохо сколоченные грабли, залежавшиеся на полках гетры; отвердевшие от времени непромокаемые плащи появлялись на свет, подновленные по мере сил и возможностей.

Хенчард, которому поддакивал Джапп, предвидел катастрофический неурожай и на этом решил строить свою стратегию, направленную против Фарфрэ. Но перед тем как дать сигнал к атаке, он, как немногие, хотел знать наверное то, что пока казалось ему лишь весьма вероятным. Он был суеверен, как большинство таких упрямых натур, и долго обдумывал одну пришедшую ему в голову мысль, о которой не хотел говорить даже Джаппу.

В нескольких милях от города, в глухой деревушке – до того глухой, что в сравнении с нею другие так называемые глухие деревушки казались расположенными на бойком месте, – жил человек, о котором ходила странная молва: он слыл вещуном – предсказателем погоды. Путь к его дому был извилист и болотист, даже труднопроходим в плохую погоду, какая стояла в то лето. Однажды вечером, когда лил такой сильный дождь, что шум его падения на листья плюща и лавров казался отдаленной ружейной пальбой и даже закаленному человеку простительно было закутаться до самых глаз, один такой закутанный человек шея по направлению к ореховой рощице, ронявшей дождевые капли на жилище пророка. Большая проезжая дорога сменилась проселочной, проселочная – одноколейной тележницей, тележница – верховой тропой, верховая тропа – пешеходной тропинкой, а пешеходная тропинка пропала в траве. Одинокий путник часто скользил и спотыкался об упругие, как пружина, заросли ежевики, пока наконец не добрался до коттеджа, который вместе с прилегавшим к нему садом был огражден высокой густой живой изгородью. Хозяин собственноручно построил этот глинобитный, довольно большой коттедж и сам покрыл его соломой. Здесь он всегда жил, и здесь ему, вероятно, было суждено умереть.

Он существовал на чьи-то доброхотные даяния; как ни странно, но хотя окрестные жители смеялись над предсказаниями этого человека, твердя с уверенным видом: «Все это вздор», – однако в глубине души почти все ему верили. Советуясь с ним, они делали вид, что это «просто так, блажь». А когда платили ему, то говорили: «Вот вам кое-что к рождеству» или «к сретенью».

Ему хотелось бы видеть в своих клиентах больше искренности и меньше нелепого притворства, но их непоколебимая вера в его слова вознаграждала его за их поверхностную иронию. Как уже было сказано, ему давали средства к жизни, люди поддерживали его, хотя и поворачивались к нему спиной. Он иногда удивлялся, как могут они исповедовать так мало и верить так много в его доме, если в церкви они исповедуют так много и верят так мало.

За глаза его называли «Всезнайкой» – это прозвище он заслужил своей репутацией, – в лицо величали «мистер Фолл».

Живая изгородь его сада образовала арку над входом, и в ней, словно в стене, была укреплена дверь. За этой дверью высокий путник остановился, повязал себе лицо платком, точно от зубной боли, потом пошел вперед по дорожке. Ставни были не закрыты, и в доме он увидел пророка, занятого приготовлением ужина.

В ответ на стук Фолл подошел к двери со свечой в руке. Посетитель немного отступил, чтобы на него не падал свет, и спросил многозначительным тоном:

– Можно мне поговорить с вами?

Хозяин предложил ему войти, на что тот ответил общепринятой в деревне формулой:

– Ничего, я и здесь постою.

После такого ответа хозяин, хочет он или не хочет, обязан выйти. Пророк поставил свечу на угол комода, снял с гвоздя шляпу и вышел к незнакомцу на крыльцо, закрыв за собой дверь.

– Я давно уже слышал, что вы умеете… кое-что делать, – начал посетитель, всячески стараясь скрыть, кто он такой.

– Может, и так, мистер Хенчард, – согласился предсказатель погоды. – А… почему вы меня так называете? – спросил посетитель, вздрогнув.

– Потому, что это ваша фамилия. Предчувствуя, что вы придете, я поджидал вас и, зная, что вы проголодаетесь с дороги, поставил на стол два прибора… вот смотрите.

Он распахнул дверь, и оказалось, что стол действительно накрыт на двоих: два ножа, две вилки, две тарелки, две кружки и перед каждым прибором стул.

Хенчард почувствовал себя совсем как Саул, когда его принимал Самуил; немного помолчав, он сбросил личину холодности, которую надел, идя сюда, и сказал:

– Значит, я пришел не напрасно… Так вот, можете вы, например, заговаривать бородавки?

– Это нетрудно.

– Лечить болезни?

– Случалось и лечить, но с одним условием: если больные соглашались днем и ночью носить на себе жабий мешок.

– Предсказывать погоду?

– Это требует времени и труда.

– Вот возьмите, – сказал Хенчард, – это крона. Скажите, какая погода будет во время уборки урожая? Когда я смогу узнать?

– Да хоть сейчас. Я уже все знаю. (Дело в том, что пятеро фермеров из разных мест успели побывать здесь с той же целью, что и Хенчард.) Клянусь солнцем, луной и звездами, облаками и ветрами, деревьями и травой, пламенем свечи, ласточками и запахами растений, а также кошачьими глазами, воронами, пиявками, пауками и навозной кучей, что вторая половина августа будет дождливой и бурной.

– Вы в этом уверены?

– Если вообще можно быть в чем-то уверенным на этом свете, где все неверно. Осень в Англии будет напоминать Апокалипсис. Хотите, я начерчу вам кривую погоды?

– Нет, нет! – ответил Хенчард. – В общем, если хорошенько подумать, я не очень-то верю предсказаниям. Но я…

– Вы не верите… не верите, ну конечно, разумеется, – сказал Всезнайка, ничуть не обидевшись. – Вы дали мне крону потому, что она у вас лишняя. Но, может, вы поужинаете со мной, раз уж стол накрыт и все готово?