здесь.

– Вы не возражаете?

– Возражаю? Я? Нет… нет! Нисколько! – Немного помолчав, он добавил: – Но без моей помощи у тебя, пожалуй, не хватит средств на выполнение этого многообещающего плана. Если хочешь, я готов давать тебе карманные деньги, чтобы ты не оказалась вынужденной жить только на нищенское жалованье, которое тебе, вероятно, будут платить эти хорошо воспитанные люди.

Она поблагодарила его.

– Лучше сделать все как следует, – сказал он, снова помолчав. – Я положу на твое имя небольшую сумму, и ты ежегодно будешь получать с нее ренту; таким образом, ты не будешь зависеть от меня, а я не буду зависеть от тебя. Тебе это по душе?

– Конечно.

– Так я позабочусь об этом сегодня же.

Сбыв ее с рук, он, видимо, почувствовал облегчение, и таким образом вопрос об ее отъезде разрешился. Теперь Элизабет только ждала свидания с дамой.

Наступили назначенный день и час, но шел мелкий дождь. Элизабет-Джейн, свернув теперь со своей прежней орбиты беззаботной обеспеченности на трудовой путь, решила, что для такого померкшего светила, как она, погода достаточно хороша, лишь бы только ее новая приятельница решилась выйти из дому, что было сомнительно. Девушка пошла в чулан, где висели ее деревянные сандалии, сняла их и, начернив ваксой заплесневелые кожаные ремни, надела эту обувь на ноги, как надевала в былые времена. Так, в деревянных сандалиях, в плаще и с зонтом, она пошла к месту свидания, решив, в случае если дама не придет, отправиться к ней домой.

Одна сторона кладбища, подветренная, была ограждена старинной глинобитной стеной, крытой соломенной кровлей со свесом, выступавшим фута на два. За этой стеной находился склад с зернохранилищем и амбарами – тот самый склад, где Элизабет встретила Фарфрэ много месяцев назад. Кто-то стоял здесь под соломенной кровлей. Значит, молодая дама пришла.

Ее приход так укрепил радужные надежды девушки, что она почти испугалась своего счастья. И в самых трезвых умах находится место для игры воображения. Здесь, на этом кладбище, древнем, как сама цивилизация, под проливным дождем стояла незнакомая женщина, такая необычная и обаятельная, каких Элизабет еще не приходилось видеть, и ее присутствие казалось девушке каким-то волшебством. Тем не менее Элизабет направилась сначала к церковной колокольне, со шпиля которой, хлопая на ветру, свешивалась веревка флагштока, и уже оттуда подошла к стене.

Несмотря на дождь, у дамы был такой бодрый вид, что Элизабет позабыла о своих фантазиях.

– Ну как, вы решились? – проговорила дама, и ее белые зубы блеснули за черной шерстяной вуалью, защищавшей лицо.

– Да, окончательно, – ответила девушка с жаром.

– Ваш отец согласен? – Да. – Так переезжайте.

– Когда?

– Хоть сейчас… как только вам будет удобно. Я хотела было послать за вами и пригласить вас к себе, полагая, что вы не решитесь прийти сюда в такой ветер. Но я люблю гулять и решила сначала пойти посмотреть, нет ли вас здесь.

– Так же и я решила.

– Значит, мы с вами уживемся. Переезжайте сегодня. Можете? У меня в доме так пусто и грустно, что мне хочется иметь около себя живое существо.

– Мне кажется, я смогу переехать сегодня, – сказала девушка, подумав.

В эту минуту сквозь шум ветра и дождя до них донеслись голоса из-за стены. Слышны были слова: «мешки», «четверти», «молотьба», «мякина», «на рынке в будущую субботу», но остальные слова уносил ветер, и все фразы были искажены, как лицо, отраженное в треснувшем зеркале. Женщины прислушались.

– Кто эти люди? – спросила дама.

– Один из них мой отец. Он арендует этот двор и амбар. Дама, видимо позабыв о деле, по которому пришла сюда, прислушивалась к техническим терминам торговли зерном. Но вдруг проговорила:

– Вы сказали ему, куда переезжаете?

– Нет.

– О… как же так?

– Я думала, что безопаснее будет сначала уехать, – ведь он такой переменчивый.

– Пожалуй, вы правы… К тому же я еще не назвала вам своей фамилии. Я – мисс Темплмэн… Они уже ушли… те… на той стороне?

– Нет. Они только прошли в зернохранилище.

– Ну, здесь становится сыро. Значит, я буду ждать вас сегодня… сегодня вечером, скажем, часов в шесть.

– С какого входа мне войти, сударыня?

– С главного… через подъезд. Другого нет.

Элизабет-Джейн вспомнила про дверь в стене, выходящую в тупик.

– Раз уж вы еще не сказали ему, куда уезжаете, вам, пожалуй, и правда лучше молчать об этом, пока вы не покинете его дома. Кто знает, а вдруг он передумает?

Элизабет-Джейн покачала головой.

– Этого я не боюсь, – проговорила она печально. – Он ко мне совсем охладел.

– Прекрасно. Так, значит, в шесть часов.

Когда они вышли на дорогу и стали прощаться, подул такой сильный ветер, что им с трудом удавалось удерживать гнущиеся зонты. Тем не менее, проходя мимо ворот зернового склада, дама заглянула в них и на мгновение остановилась. Но во дворе никого не было, только стояли стога, горбатый амбар, покрытый мхом, как подушками, да высокое зернохранилище перед колокольней, на шпиле которой веревка все еще хлопала о флагшток.

Хенчард и не подозревал, что Элизабет-Джейн уедет так скоро. Вернувшись домой около шести часов и увидев перед подъездом карету из «Королевского герба», а в этой карете свою падчерицу со всеми ее корзинками и сумочками, он не скрыл своего удивления.

– Но вы же позволили мне уехать, отец!.. – объяснила Элизабет-Джейн, высунувшись в окно кареты.

– Позволил!.. Ну да, конечно. Но я думал, что ты собираешься уехать через месяц или в будущем году. Черт возьми… Оказывается, ты времени зря не теряешь, как говорится, хватаешь его за вихор! Вот как ты отблагодарила меня за все мои заботы о тебе!

– Ах, отец! Можно ли так говорить? Это несправедливо! – возразила она горячо.

– Ну, ладно, ладно, поступай как знаешь, – отозвался он.

Он вошел в дом и, увидев, что еще не все вещи Элизабет снесены вниз, поднялся в ее комнату, чтобы присмотреть за переноской. Он не был в этой комнате с тех пор, как Элизабет-Джейн заняла ее. Здесь еще оставались следы ее тяги к самообразованию, ее стараний украсить свой уголок: книги, рисунки, географические карты, скромные безделушки. Хенчард ничего не знал об этих попытках. Он посмотрел на все это, внезапно повернулся и спустился на крыльцо.

– Послушай, не уезжай от меня! – начал он изменившимся голосом (он уже никогда не называл ее по имени). – Может быть, я говорил с тобой грубо… но из-за тебя я пережил много тяжких дней… была тому причина.

– Из-за меня? – спросила она, очень встревоженная. – Что же я сделала?

– Я сейчас не могу тебе этого сказать. Однако, если ты останешься и будешь по-прежнему жить у меня как моя дочь, я со временем скажу тебе все.

Но его предложение запоздало на десять минут. Элизабет-жейн сидела в карете, а мысленно уже находилась в доме той женщины, которой была так очарована.

– Отец… – начала она, стараясь говорить как можно мягче, – мне кажется, для нас обоих будет лучше, если я сейчас уеду. Может быть, я не останусь там надолго; я буду жить недалеко отсюда и, если буду вам очень нужна, быстро вернусь.