— Но… Ведь все случилось так неожиданно для меня, мебели никакой, мы почти без гроша. Я бы не стал спешить с нашей свадьбой и не привел бы тебя в полупустую хижину, так вот, совсем не подготовившись, если б не новость, которую ты мне сообщила… Тут уж готов не готов… надо было выручать тебя… Боже правый!

— Не расстраивайся, голубчик! Сделанного не воротишь.

— Мне больше нечего сказать! — просто ответил он и лег; разговор на этом кончился.

Проснувшись наутро, Джуд словно взглянул на мир другими глазами. Тогда он просто не мог не поверить ей и, раз такое случилось, не мог и поступить иначе, подчиняясь общепринятой морали. Но вот как могло случиться, что он оказался во власти этой морали?

Он смутно чувствовал, что не все ладно в общественном устройстве, которое заставляет отказаться от тщательно продуманных планов и закрывает перед человеком единственную возможность проявить себя существом высшего порядка и внести свою лепту в дело общего прогресса своего поколения, — и все только потому, что он был застигнут врасплох неожиданно пробудившимся инстинктом, который ничего общего не имеет с пороком и, в худшем случае, может быть назван слабостью. Ему хотелось спросить, что такого сделал он или что потеряла она, зачем надо было толкать его в этот капкан, который искалечит его, а быть может, и ее на всю жизнь. Пожалуй, даже удачно, что той причины, по которой Он поспешил вступить в брак, больше не существует. Однако брачный союз остается в силе.

Пришло время закалывать свинью, которую Джуд и его жена всю осень откармливали в хлеву, и решено было сделать это в самый ранний час, чтобы не отнимать у Джуда более четверти дня, так как ему еще предстояло идти в Элфредстон.

Ночь была удивительно тихой. Задолго до рассвета Джуд выглянул в окно и увидел, что земля покрыта снегом — довольно глубоким для этого времени года, причем редкие хлопья все еще продолжали падать.

— Боюсь, мясник не сможет прийти, — сказал он Арабелле.

— Придет. Встань и вскипяти воду, если хочешь, чтобы Челоу ошпарил тушу. Хотя, по-моему, лучше опалить.

— Встаю, — откликнулся Джуд. — А в моем родном графстве делают не так.

Не зажигая свечи, он спустился вниз, развел под котлом огонь и стал подбрасывать в него бобовые стебли; комната озарилась веселым пламенем, однако весёлость Джуда гасла при одной мысли о том, для чего, собственно, он разжег огонь, — чтобы вскипятить воду и ошпарить щетину на туше животного, которое еще было живо и чей голос все время доносился из дальнего угла сада. В половине седьмого, то есть в час, когда обещал прийти мясник, вода закипела, и его жена спустилась вниз.

— Челоу пришел? — спросила она.

— Нет.

Они ждали, начинало светать, наступал мертвенно-бледный снежный рассвет. Арабелла вышла, бросила взгляд на дорогу и, вернувшись, сказала:

— Не видать его. Небось напился вчера вечером. А снегу не так уж много, чтобы нельзя было пройти.

— Тогда надо отложить это. Зря воду вскипятили, только и всего. Возможно, в долине снег глубокий.

— Откладывать нельзя. Свинью больше нечем кормить. Вчера утром я замешала ей последние остатки ячменя.

— Вчера утром? А что же она с тех пор ела?

— Ничего.

— Как? Голодала?

— Ну да. Мы всегда выдерживаем свинью последние день-два, чтобы не возиться потом с кишками. Неужели ты не знаешь? Вот простота!

— Так вот почему она визжит! Бедное животное!

— Хочешь не хочешь, а придется тебе ее заколоть. Я покажу как. А то и сама это сделаю, наверное, справлюсь. Конечно, лучше бы Челоу возился с ней, уж больно она здорова. Корзину с ножами и со всем, что надо, он уже прислал, вот мы и возьмем их.

— Нет уж, не тебе этим заниматься. Раз надо, я заколю свинью сам, — сказал Джуд.

Он расчистил возле хлева снег, так что получилась площадка ярда в два, принес табурет и положил рядом ножи и веревки. Малиновка на соседнем дереве наблюдала эти приготовления, но зловещий вид сцены будущего заклания не понравился ей, и она упорхнула, хотя и была голодна. Тем временем Арабелла присоединилась к мужу, и Джуд веревкой в руке прошел в хлев и набросил петлю на шею испуганному животному, которое хрюкнуло от неожиданности, а потом зашлось в неистовом визге. Арабелла открыла дверцу хлева, и вдвоем они втащили свою жертву на табурет, ногами вверх; пока Джуд держал, Арабелла привязывала свинью, стянув петлей ноги, чтобы она не билась.

Животное начало визжать по-иному. Теперь это был уже не крик ярости, а крик отчаянья — тонкий, протяжный, безнадежный.

— Честное слово, лучше б ее вообще не было, чем заниматься таким делом! — воскликнул Джуд. — Я же своими руками вскормил ее.

— Не будь чувствительным дураком! Возьми-ка нож, вон тот, длинный. Только смотри, не втыкай слишком глубоко.

— Я заколю сразу, чтобы кончить все побыстрее. Это главное.

— Не смей! — крикнула она. — Надо обескровить мясо, а для этого свинья должна умирать медленно. Если мясо будет с кровью, мы потеряем один шиллинг на каждых двадцати! Надрежь слегка вену, и все. Так меня учили, я знаю! Хороший мясник всегда медленно спускает кровь. Она должна умирать восемь — десять минут, не меньше!

— Полминуты, не больше, если это от меня зависит, какое бы ни получилось мясо, — сказал Джуд твердо.

Срезав с глотки щетину, — он видел, как это делают! мясники, — он надрезал сало и изо всех сил вонзил нож.

— А, черт бы тебя подрал, — закричала она. — Не захочешь, да согрешишь. Ты слишком глубоко воткнул! Я же тебя учила…

— Успокойся, Арабелла, имей хоть каплю жалости к животному!

— Подставь ведро, чтобы собрать кровь, да помалкивай!

Все было сделано, быть может, не очень умело, зато милосердно. Кровь хлынула потоком, а не засочилась по каплям, как хотела Арабелла. Предсмертный крик свиньи снова изменился, в третий и последний раз, теперь это был крик агонии; ее остекленевшие глаза остановились на Арабелле с красноречивым упреком; животное наконец осознало предательство тех, что казались единственными ее друзьями.

— Заставь ее замолчать! — сказала Арабелла. — Того и гляди, к нам начнет сбегаться народ, а я не хочу, чтобы люди знали, что мы сами занимаемся этим.

И, подняв нож, который Джуд бросил на землю, она вставила его в рану и перерезала дыхательное горло. Свинья мгновенно замолкла, делая последние предсмертные вдохи прямо через отверстие.

— Так-то лучше, — сказала Арабелла.

— Мерзкое занятие! — произнес Джуд.

— Но ведь кто-то должен резать свиней.

Животное напряглось и, несмотря на веревку, сделало последний судорожный рывок. Вытекло со столовую ложку сгустившейся черной крови, алая кровь не сочилась уже несколько секунд.

— Все. Сейчас сдохнет, — заметила Арабелла. — Хитрые твари — всегда удерживают эту каплю крови как можно дольше.