— Кажется, ты слишком изысканно одета, — сказал он.

Я развязала пояс, и халат соскользнул на пол, а я забралась на кровать, взявшись за протянутые руки. Натэниел и Мика положили меня между собой, прижавшись обнаженными телами. В какой-то момент мне пришлось закрыть глаза — ощущение их обнаженных тел, скользящей кожи было слишком сильным. Как завернуться в любимое одеяло, обнять любимую мягкую игрушку, и пистолет где-нибудь под рукой. Лежать между Микой и Натэниелом — это было самое удобное, самое безопасное место в мире.

Натэниел меня поцеловал, я автоматически обняла его руками за плечи, и он это принял как приглашение прижаться ко мне грудью. Рука Мики скользнула по моему бедру, остановилась на внутренней его стороне, он поглаживал меня, и я бессознательно подвинула ногу, чтобы он мог еще до чего-нибудь дотянуться.

Я провела руками по спине Натэниела, дошла до талии, ниже, ощупала две ямочки совсем уже внизу спины. Поцелуй перерастал во что-то большее, и тело Натэниела ответило на это обещание.

Он чуть отодвинулся посмотреть, как дрожат у меня веки на полузакрытых глазах.

— Ты моя самая любимая игрушка.

Мне куда труднее было вглядеться в его лицо, чем я готова была бы признаться вслух. Мика все поглаживал мне бедро, и мне хотелось, чтобы он делал это и дальше.

— Я думал, ты устала, — шепнул Мика, и его лицо было прямо над моей шеей, близкое-близкое, горячее-горячее.

— Была усталой.

Голос у меня оказался хриплый, но не спросонья.

— Чего ты хочешь? — выдохнул он прямо мне в шею. От одного этого я вздрогнула.

— Трогай меня.

— Столько желания, — сказал он, приподнимаясь, чтобы заглянуть мне в лицо. И на его лице было то же желание, но и тихое удивление чудом. Он поднял руку, чтобы легко коснуться моего лица. — Как я люблю, когда у тебя такое лицо.

— Какое? — прошептала я.

Он улыбнулся:

— Вот такое.

И наклонился меня поцеловать. Рука Натэниела накрыла мне грудь, а губы Мики нашли мои губы. Он прикосновения Натэниела у меня губы задвигались энергичнее в поцелуе, и поцелуй стал жарче — я впивалась в рот Мики. Язык Мики скользнул мне в рот, пробуя меня на вкус, Натэниел отпустил мне руку и впился зубами. Не настолько, чтобы пустить кровь, но чтобы затанцевать на тонкой грани меж болью и удовольствием. И я такую же полосу царапин оставила у него на спине, и они отпустили меня оба.

Я лежала между ними, стараясь отдышаться, сфокусировать глаза на белых, ватных чертах мира.

— Отлично было, — послышался голос Мики.

— М-м-м! — согласился Натэниел и резко лизнул мне сосок.

Я задергалась на кровати, хватая горстями простыню:

— Боже мой!

Чья-то рука погладила мне щиколотку. От этого тихого прикосновения у меня открылись глаза, я посмотрела вниз и увидела у своих ног стоящего на коленях Жан-Клода. Все еще в халате, туго подпоясанном. И лицо приятное, замкнутое.

— Мика пригласил меня тебя коснуться, но я знаю, что нужно твое приглашение.

Перевод: иногда посреди кучи мужчин я вдруг злилась, если кто-нибудь трогал меня без моего предварительного согласия. То, что кто-то один из них меня касается, еще не означает, что остальные тоже должны или могут. Где-то же должна девушка провести границу?

— Ты ведь не способен на половой акт, пока снова не напитаешься, — напомнила я.

Он улыбнулся:

— Как это по-американски. Есть другие способы доставить женщине удовольствие.

— Но ты ведь не сможешь сам…

Его рука скользнула вверх по моей икре деликатнейшим из прикосновений.

— Я буду вполне удовлетворен, ma petite.

— Можем остановиться сейчас, — сказал Мика, — если хочешь.

Это было хорошо.

Мика улыбнулся ему — блеснули белые зубы на загорелом лице.

— Я пойду к Ашеру, — сказал Жан-Клод и стал слезать с кровати.

— Не уходи, — попросила я.

Он посмотрел на меня — очень испытующим взглядом.

— У меня нет терпения двух твоих котов, ma petite. Они поили кровью меня и Ашера не один раз, а потом смотрели, как мы соединяемся с тобой.

— Нам тогда надо было приберечь их для ardeur’а на следующий день или ночь, — напомнила я.

— Oui, но я не такой вуайерист, как Ашер, и если мне не удастся сегодня быть с вами полностью, я лучше уйду. Это не жалоба, ma petite, просто правда.

— Мне все же кажется, что не стоит тебе уходить далеко, — сказал Мика. — Я по-прежнему опасаюсь Белль.

Жан-Клод улыбнулся:

— Мудро и правильно. — Он развел руками. — Если бы это был просто секс между вами тремя, я бы вполне мог посмотреть и был бы доволен потом с вами пообниматься. Но тут есть эмоциональное наполнение, из которого тяжело быть выключенным.

Я наморщила лоб:

— Не совсем поняла.

— Я знаю, что ты любишь меня, ma petite, но мои руки не дают тебе такой полноты… чего-то трудноопределимого. А с Микой или Натэниелом эта полнота эмоций, полнота… счастья есть. — Он поднял руку, предупреждая, будто кто-то попытался что-то сказать. — Это правда. Я не жалуюсь, тем более в свете новостей, которые сегодня мы узнали. Тебе нужна будет эта связь, но ее… — он покачал головой, — обидно наблюдать, зная, что ты в нее не включен.

На это я не знала, что сказать. Ну что сказать мужчине, которого ты любишь, когда он вдруг поймет, что двух других ты любишь больше, и скажет тебе об этом?

— Кроме того, ma petite, ты выразила насчет меня сомнение. Ты говоришь, что получила удовольствие от нашего сеанса с Огюстином, но твои действия свидетельствуют об обратном. Я думаю, сегодня тебе нужны твои коты, ma petite, а не воспоминания о…

Он по-галльски пожал плечами и встал с кровати, оправляя халат; он, когда нервничал и не следил за своими жестами, оглаживал одежду. Один из очень немногих по-настоящему человеческих жестов, который сохранился за столетия после смерти. Мне нравилось, когда он это делал, и нравилось, что это было бессознательно, потому что, когда он замечал, руки останавливались, становились такими же неподвижными, как его лицо.

Тот небольшой секс, что был только что с Микой и Натэниелом, прочистил мне мозги.

— Ты считаешь, я хуже о тебе думаю, поглядев на тебя с другим мужчиной?

— Ты дала это понять, — ответил он голосом почти нейтральным.

Я приподнялась на локтях.

— Да, наверное, но я этого не имела в виду. Мне кажется, я подумала, что мне должно быть это неприятно, а оно не было. Я хотела себя уговорить, что мне неприятно, а на самом деле… — Я села, скрестив ноги по-турецки. — На самом деле, Жан-Клод, мне нравилось смотреть, как ты целуешь Огги, не знаю насчет остального, а вот это мне в тот момент было очень даже ничего, так почему мне сейчас должно быть неприятно? — Я мотнула головой. — Не стану я себе сама внушать комплексы, которых у меня нет.

Он улыбнулся — робкой, неуверенной улыбкой. Это от моей реакции у него такая неуверенность? Или это я приучила его, что после очередного метафизического или сексуального прорыва я тут же пячусь назад и сбегаю? Как ты там ни было, а это была моя работа — такая неуверенная улыбка. А я не хотела внушать