кличками, пока я не перестану реагировать. Чем раньше я это сделаю, тем раньше ему надоест.
— Миз Блейк, — заговорил Орландо Кинг глубоким, рокочущим голосом, который я помнила по его лекциям, — я очень рад видеть вас живой.
— А я очень рада быть живой, мистер Кинг. Последний раз, когда я вас слышала, вы читали лекции на западном побережье. Надеюсь, вам не пришлось прервать поездку, чтобы участвовать в раскрытии моего убийства.
Он пожал плечами, и что-то в этом было, создававшее иллюзию, что он выше, шире, чем на самом деле.
— Нас, тех, что посвятили свою жизнь борьбе с монстрами, так мало. Как я мог не приехать?
— Я польщена, — ответила я. — Я слышала вашу лекцию.
— Да, вы потом подходили ко мне поговорить.
— Польщена еще раз. Вы за год встречаете тысячи людей.
Он улыбнулся и тронул меня за левую руку — едва-едва.
— Но среди них мало тех, чьи шрамы под стать моим. И в этом бизнесе нет даже вполовину таких симпатичных.
— Спасибо.
Он был старше меня поколения на два, и я решила, что его комплимент — не заигрывание, а привычка.
Зебровски скалился, и по этой ухмылке можно было понять: он не считает, что Кинг всего лишь вежлив. Я пожала плечами и не стала обращать внимания. Давно уже я поняла: если делаешь вид, что не замечаешь, когда мужчина с тобой заигрывает, почти всем им надоедает, и они перестают.
— Я рад снова видеть вас, миз Блейк. Тем более живой. Но я знаю, что вы спешите, чтобы успеть до рассвета выручить вашего бойфренда-вампира.
Едва заметная пауза послышалась перед словом «бойфренд». Я вгляделась в его лицо — оно было нейтральным. Ни осуждения, ни порицания — только улыбка и доброжелательность. После ража, в который вошел Дольф, приятный контраст.
— Спасибо, что вы понимаете.
— Я был бы рад возможности поговорить с вами до моего отъезда.
Опять мелькнула мысль, не закидывает ли он удочку, и я сказала единственное, что пришло мне в голову:
— Для обмена опытом?
— Именно.
Я просто не понимаю, как действую на мужчин. Я не настолько привлекательна — или, быть может, не вижу в себе этого качества. Мы пожали друг другу руки, и он не стал удерживать мою ни на секунду дольше, чем нужно, не стискивал ее, никак ничего не сделал такого, что делают мужчины, когда заинтересованы. Может, я просто становлюсь параноиком насчет мужчин?
Зебровски вывел меня через море столов забрать Натэниела. Полицейская, детектив Джессика Арнет, одна из новичков в группе, все еще развлекала Натэниела. Она глядела в его сиреневые глаза так, будто в них была гипнотическая сила. Ее не было, но Натэниел
— Натэниел, нам пора.
Он тут же встал, но успел бросить детективу Арнет такую улыбку, что у нее глаза заискрились. В обычной жизни Натэниел — стриптизер, так что охмуряет он совершенно инстинктивно. Он, кажется, одновременно и осознает, и не осознает своего действия на женщин. Когда сосредоточится, то понимает, что делает. Но когда он просто входит в комнату и к нему поворачиваются головы, он не замечает.
Я тронула его за локоть:
— Скажи тете детективу «до свидания». Мы уже спешим.
— До свидания, тетя детектив, — сказал он. Я подтолкнула его к двери.
Зебровски вывел нас наружу. Наверное, не будь с нами Натэниела, он бы продолжал задавать вопросы. Но Натэниела он видел впервые и не очень знал, что при нем можно обсуждать. Так что он молча довел нас до комнаты оформления задержанных, где в одном из трех кресел сидел Жан-Клод. Обычно здесь все время толпится народ, приходит, уходит, а поскольку места здесь как в чулане, кажется очень людно. А сейчас место занимали два торговых автомата да регистратор за своим зарешеченным окошком — новое название, поскольку слово «тюремщик» из моды вышло. Впрочем, три тридцать утра.
Жан-Клод, увидев меня, встал. Белая сорочка была в пятнах, рукав разорван. Не было впечатления, что его били или как-то обижали, но обычно он фанатично относится к одежде. Такое могло быть вызвано лишь серьезными причинами. Борьбой, быть может?
Я не подбежала к нему, но обняла его, прижала ухо к его груди, держась за него, как за последнюю в этом мире прочную опору. Он гладил меня по волосам и что-то приговаривал по-французски. Я уже достаточно стала понимать, чтобы разобрать, что он рад меня видеть и что я очень хорошо выгляжу. Но все остальное было просто приятным шумом.
Только ощутив присутствие Зебровски у себя за спиной, я отодвинулась, но тут рука Жан-Клода нашла мою руку, и я ее взяла.
Зебровски на меня глядел так, будто впервые видит.
— Чего тебе? — Это прозвучало враждебно.
— Я никогда тебя не видел такой... мягкой. Ни с кем.
Это меня поразило.
— Ты же видел, как я целовалась с Ричардом.
Он кивнул:
— Это было другое. Вожделение. А это... — Он покачал головой, подбирая слова. — С ним ты будто в безопасности.
Мне стукнуло в голову: а ведь он прав!
— А ты умнее, чем кажешься, Зебровски.
— Мне Кэти читает вслух книжки для самообразования. Сам я только картинки смотрю. — Он тронул меня за руку: — Я поговорю с Дольфом.
— Вряд ли это поможет.
Он пожал плечами:
— Если уж Орландо Кинга можно было обратить насчет монстров, то всякого можно.
— То есть?
— Ты когда-нибудь читала, или слышала, или видела его интервью до инцидента? Зебровски пальцами показал кавычки, произнося слово «инцидент».
— Нет. Тогда, кажется, меня еще не интересовала эта тема.
Он скривился:
— Да, я все забываю, ты еще была в пеленках.
— Так расскажи.
— Кинг был мотором и звездой движения, которое хотело объявить ликантропов не людьми, чтобы их можно было убивать на месте и без суда. Потом его поцарапали, и — але-оп! — он смягчился.
— Близость смерти делает с человеком такое, Зебровски.
Он усмехнулся:
— Она не сделала меня лучше, чем я есть.
Когда-то я держала руками его живот, сводя края раны, чтобы не вылезли внутренности, пока мы ждали «скорую». Это случилось перед самым рождеством года два назад. В письмо Санта-Клаусу в том году я включила только одно пожелание: чтобы Зебровски был жив и здоров.
— Если Кэти не может сделать тебя лучше, то не может никто и ничто.
Он осклабился шире, потом лицо его стало серьезнее.
— Я поговорю за тебя с боссом, посмотрю, нельзя ли смягчить его сердце, не прибегая к близкой смерти.
Я посмотрела в это чуть грустное лицо:
— Это потому, что ты увидел, как я его обнимаю?
