Она выпрямилась и закинула полотенце на плечо, не потрудившись прикрыть хотя бы дюйм своего тела.
— Я не хочу, чтобы он сидел в тюрьме за то, чего не делал, — сказала я.
— Если ты сегодня туда пойдешь, полицейские захотят узнать, как это ты вылечилась. И что ты им скажешь?
Она смотрела прямо на меня, так прямо, что мне хотелось поежиться.
— Ты говоришь со мной как с ликантропом, который скрывает свою суть. Я не оборотень, Черри.
Она опустила глаза, чтобы не смотреть в мои. Вот точно так они переглянулись там, в комнате, когда я очнулась. Я взяла ее за подбородок (для этого пришлось поднять руку повыше).
— Так. Чего вы мне не сказали?
Из-за двери прозвучал мужской голос:
— Прошу прощения, мог бы я войти и помыться?
Это был Мика. Я думала бежать без оглядки, как только еще раз его увижу, но что-то в глазах Черри заставило меня остановиться. Страх. И еще что-то, чего я до конца не поняла.
— Одну минуту! — крикнула я. И обратилась к Черри: — Черри, расскажи. Что бы оно ни было, скажи мне.
Она затрясла головой. Боится, но чего?
— Ты
Она кивнула и снова опустила глаза, чтобы не встречаться со мной взглядом.
— Я никому из вас не причиню вреда. Никогда.
— Но за такое можешь, — прошептала она.
Я схватила ее за руку:
— А ну-ка, рассказывай.
Она открыла рот, закрыла и повернулась к двери за миг до того, как вошел Мика Каллахан, будто она услышала его раньше, чем я. Он был по-прежнему гол. Я думала, что смущусь, но нет. Как-то я предчувствовала, что мне не понравится, если я узнаю, что скрывает от меня Черри.
Мика уже причесался. Да, курчавые, а не волнистые. Кудри тугие, но не мелкие. Цвет — оттенок темно- темно-каштанового, почти черного, какой бывает у тех, кто в детстве блондин, а потом темнеет. Кудри спадали чуть ниже плеч, и я, проследив за ними, остановилась взглядом на груди. И быстро подняла глаза, чтобы вернуться к лицу. Глаза в глаза — вот в чем дело. Я начала смущаться.
— Я тебе сказала, что через минуту выйду.
Голос мой прозвучал сердито, и я была рада этому.
А то, что при этом я прижимала к телу полотенце — так это случайное совпадение.
— Я слышал, — ответил он безразличным голосом и с безразличным лицом. Не настолько пустым, насколько бывает у вампиров — они здесь чемпионы. Но он пытался.
— Тогда подожди за дверью, пока мы кончим.
— Черри тебя боится, — сказал он.
Я мрачно посмотрела на него, потом на нее:
— Боже мой, почему?
Черри посмотрела на него, и он слегка кивнул. Она отодвинулась от меня к двери. Из душевой не вышла, но отошла от меня как можно дальше.
— Что за чертовщина тут творится? — спросила я.
Мика стоял от меня футах в четырех — близко, но не слишком. Теперь лучше были видны его глаза, и они были ну очень человеческими. Сразу было заметно, что они не шли к этому лицу.
— Она боится, что ты убьешь гонца с дурными вестями, — сказал он тихим голосом.
— Слушай, надоели мне эти танцы вокруг да около.
Выкладывай.
Он кивнул и поморщился, как от боли.
— Кажется, врачи думают, что ты заразилась ликантропией.
Я покачала головой:
— Змеиная ликантропия истинной ликантропией не является. Змеелюди либо заколдованы ведьмой, либо наследуют это свойство, как лебедины. — Это напомнило мне о женщинах, прикованных в комнате мечей. — Кстати, что случилось с этими лебединками, когда мы ушли?
Мика недоуменно нахмурился:
— Не знаю, о чем ты говоришь.
Натэниел вошел в душ без предупреждения. Я в своем полотенце начинала ощущать себя одетой слишком официально.
— Мы их спасли.
— Предводитель змей передумал, когда я его ранила?
— Он передумал, когда Сильвия и Джемиль едва его не убили.
Ага.
— Так что с ними все в порядке?
Он кивнул, но глаза его были серьезны и сочувственны, как у человека, который вот сейчас скажет горестную весть.
— Так, и ты туда же. Змеелюдством я не могла заразиться, такого не бывает.
— Грегори — не змеечеловек, — сказал он голосом таким же сочувственным, как его глаза.
Я заморгала:
— Ты о чем?
Натэниел сунулся дальше в душевую, но Черри поймала его за руку и остановила у дверей — чтобы смыться быстро, если что. За ними в дверях появился Зейн. Все тот же, шести с лишним футов ростом, очень тощий, но мускулистый парень, которого я впервые увидела, когда он громил приемный покой больницы. Но волосы он перекрасил в радужный бледно-зеленый цвет, обрезал коротко и слепил острыми чешуйками. А то, что он был полностью одет, показалось мне странным. Конечно, дело тут в Зейновом понятии о повседневной одежде — кожаные штаны и куртка на голое тело.
Я посмотрела на эту троицу в дверях — все серьезные, как в церкви. Я вспомнила, как Грегори рухнул на меня во время боя. Уколол когтями.
— Меня еще не так драли леопарды-оборотни, и я не заразилась.
— Доктор Лилиан думает, что на этот раз получилась глубокая колотая рана, а не поверхностный широкий порез, — сказал Черри почти трясущимся голосом. Она была напугана, не знала, как я восприму новости... а может, еще чего-то боялась, только чего?
— Ребята, я не стану вам настоящей Нимир-Ра. Мне не подцепить ликантропию. Если бы это было возможно... меня много раз драли когтями и зубами. Я бы уже ходила мохнатая.
Они только смотрели на меня большими глазами. Я повернулась к Мике. Лицо его было тщательно- нейтральным, но в глазах тень... жалости. Жалости? Я ее никогда не знала — по крайней мере как объект.
— Да ведь вы всерьез! — сказала я.
— У тебя были все вторичные симптомы, — произнес он. — Быстрое заживление ран, такое, что мышцы свело. Температура такая, что человеческий мозг сварился бы. Когда ее тебе сбили, ты чуть не погибла. Тебе надо было спечься в тепле, в жаре твоего парда, чтобы исцелиться. Вот так мы тебя лечили. Это бы не помогло, если бы ты не была одной из нас.
Я покачала головой:
— Не верю.
— Ладно, — пожал плечами он, — еще две недели до полной луны. До этого времени ты в первый раз не перекинешься. Время есть.
— Для чего? — спросила я.
— Время погоревать.
Я отвернулась от сочувствия, от жалости в этих глазах. А, черт! Все равно не верю.
— А анализ крови? Он должен был бы сказать, да или нет.
Ответила Черри:
