совсем настоящей. Он протянул бледное запястье к безгубому рту, еще окрашенному кровью Джейсона, и рот впился. Я услышала, как Жан-Клод вздохнул, но это был единственный признак возможной боли.

— Кровь для крови, плоть для плоти, — произнес Жан-Клод, и с каждым словом, с каждым глотком крови росла сила, заставляя свернуться ком под ложечкой, затрудняя дыхание. Тело Гретхен начало расправляться и наполняться. Клочки волос стали гуще, начали распространяться по коже. Высохшие комья в орбитах глаз расправились и чуть поголубели. Когда Жан-Клод убрал руку от ее рта, показались полные губы. У нее были синие глаза и густые желтые волосы. Она была тощей, под почти прозрачной кожей угадывались кости. В глазах горел огонь и не было ничего человеческого. Руки оставались такими же неестественно тонкими, все тело — сухим, но она была очень похожей на ту вампиршу, что пыталась убить меня три года назад.

Он взял ее на руки; тело ее болталось в одеждах, свисавших с остова.

— Дыхание для дыхания, — произнес он и наклонился к ней. Они поцеловались, и я ощутила пролетевшую между ними силу. Я знала, что поцелуй мог бы снова высосать из нее жизнь, но этого не случилось. Когда он оторвался от нее, лицо у нее было полным и круглым, похожим на человеческое. Как будто Прекрасный Принц разбудил Спящую красавицу, да только вот когда глаза красавицы увидели меня, в них пламенела ненависть.

Я вздохнула. Некоторых ничему не научишь. Встретив полный ненависти взгляд, я сказала:

— Гретхен, я тебе обещаю две вещи. Первое: ты никогда снова не окажешься в этом ящике. Вторая: если ты снова попытаешься нанести вред мне или моим людям, я тебя убью. И это будет стыд и срам, потому что это я убедила Жан-Клода тебя выпустить.

Она только смотрела на меня взглядом тигра из-за решетки, который не может добраться до зевак, но выжидает своей минуты. Жан-Клод прижал ее к себе, обнимая за плечи.

— Если ты снова попытаешься напасть на мою слугу, я прослежу, чтобы тебя уничтожили, Гретель.

Гретель — это было ее исходное имя, как мне говорили.

— Я тебя слышу, Жан-Клод. — Голос ее прозвучал грубо, будто проведенные в гробу годы его испортили.

— Вставай, Джейсон, надо ее отогреть.

Джейсон поднялся, как послушный щенок, все еще кровоточащий и довольный.

Жан-Клод остановился в дверях, глядя не на меня, а на Ашера.

— Мне надо отвести ее в ванну, иначе вся работа пропадет. Но Дамиан теперь вурдалак.

Ашер поднял руку, которую раньше прятал за спиной. В ней был пистолет — десятимиллиметровый «браунинг», старший братец моего.

— Я сделаю то, что будет нужно сделать.

— Мы не будем убивать Дамиана, — сказала я.

Жан-Клод посмотрел на меня, потом на Мику, Натэниела, Джила, на прочих леопардов, даже на телохранителей. И казалось, что он вобрал в себя всех. Потом он снова повернулся ко мне.

— Я повторяю вопрос, ma petite.Кого ты принесешь в жертву ради своих высоких идеалов?

— Ты считаешь, что его невозможно спасти?

— Я знаю, что когда вампира охватывает безумие, то даже Мастер, его создавший, не всегда может привести его в чувство.

— Есть ли что-нибудь такое, что я могла бы сделать, чтобы он стал прежним?

— Дай ему пить, постарайся проследить, чтобы он не убил того, кого ест, и надейся, что он, попробовав твоей крови, вернется в нормальный разум. Если твоя кровь его не насытит, то Ашер попробует его кормить. Если и это не поможет...

Он пожал плечами по-своему — так, что это могло значить все и ничего. Даже с Гретхен на руках этот жест получился грациозным.

— Я не хочу, чтобы он погиб по моей вине.

— Если он погибнет, ma petite,то это будет потому, что он пытался убить кого- либо из здесь присутствующих. С этими словами он вышел, и Джейсон за ним. Наверное, я истощила запас терпения, который был для меня у Жан-Клода, или, быть может, его впечатлило то, что он сделал с Гретхен. Одно дело знать, другое дело — увидеть. Как бы то ни было, но он вышел, оставив меня в комнате, где все глядели на меня, будто ожидая указаний. А я понятия не имела, что мне делать. Кого поставить рядом с гробом? Кем рискнуть?

Ответ, конечно, был «никем», но мы наконец решили, кому быть первой жертвой. Я в этой дискуссии была абсолютно бесполезной, потому что я бы первой поставила себя. Никогда не проси никого сделать то, чего сама сделать не хотела бы. Но Ашер напомнил, что я первой быть не могу, если у меня есть хоть шанс оказаться Мастером Дамиана. И потому они решили между собой, и рядом с гробом поставили Зейна.

Все, кроме меня, у кого были пистолеты, держали их наготове и с патроном в патроннике. Мне нужны были свободные руки, чтобы было чего грызть. Эти мои должностные обязанности тоже были мне не очень по душе. Но мне трудно было смотреть не на бледную спину Зейна, когда он открывал цепь, а на лицо Черри, которая за этим наблюдала. Столько страха за кого-то, такое внимание к другому означало, что для нее это любовь. Они любили друг друга, и он готов был плакать, звать на помощь и выпустить стервятников жрать, жрать и жрать.

Крышка поднялась почти наполовину, когда Зейн мотнулся вперед, и на его спине сцепились мертвой хваткой бледные руки. Кровь брызнула на белый атлас гроба, плеснула по плечам Зейна, и только руки Дамиана белели на его спине. Стрелять бьио не в кого.

Кто-то вопил — наверное, Черри. У меня пистолет уже был в руке, но любой выстрел прежде всего убил бы Зейна. Мика и Мерль оказались возле гроба, пытаясь освободить Зейна. Он упал на спину, горло его стало зияющей раной, и что-то — сплошь окровавленные клыки и рыжие волосы — схватило Мерля и обвилось вокруг него, разрывая зубами плоть и стараясь добраться до горла. Крысолюды и Ашер стояли чуть поодаль, ожидая возможности выстрелить, но ее не будет, пока кто-то не умрет.

Я бросилась вперед, пытаясь отпихнуть с дороги Мику и одновременно упирая ствол в лицо Дамиана, но Мика все старался оторвать вампира от Мерля, и это мешало мне держать оружие ровно. Ствол соскользнул по мокрой коже Дамиана, и вдруг зеленые глаза повернулись ко мне, и ничего, кроме голода, в них не было. Дамиан был уже мертв. Мне осталось только спустить курок.

Но он набросился на меня, быстрее, чем я могла бы уследить. Меня прижало к атласу гроба, оттуда торчали только мои бедра и ноги. Он не впился мне в горло, а всадил клыки пониже ключицы. Я заорала от боли и приставила ствол ему к виску. «Не стреляй, в Аниту попадешь!» — кричал кому-то голос Ашера.

Я снова вскрикнула и вынуждена была изменить направление ствола, потому что иначе пуля прошла бы через его голову и вошла бы мне в грудь. Пока я передвигала пистолет, он продолжал меня терзать. Палец мои уже обнял курок, но тут он поднял на меня зеленые глаза, и там был виден разум, знание — был виден он сам.

Он отнял рот от моей груди. И вид у него был напуганный.

— Анита, что это? — Он будто впервые увидел мою окровавленную грудь, и у него глаза расширились от страха. — Что со мной?

Как только он заговорил, как только в нем появилось что-то, кроме чудовища, я ощутила, как со щелчком восстановился между нами контакт, будто запела точно настроенная струна. Сила заструилась между нами подобно воде, и я притянула его к себе, и моя кровь еще была у него на губах.

Я услышала слова Ашера:

— Не мешайте, дайте ей закончить.

Я привлекла к себе Дамиана и шепнула:

— Кровь от крови моей, плоть от плоти моей, дыхание к дыханию, сердце мое к твоему.

И за миг до того, как встретились наши губы и решилась его судьба, он успел прошептать:

— Да! О да!

Я стояла по плечи в такой горячей воде, что у меня покраснела кожа. Было так горячо, что меня