Он заполнил мне рот, горло, струёй жидкого жара обжег изнутри, и тело его затрепетало, задергалось, зубы вонзились в тугую и нежную плоть, мы жрали его. Кровь хлынула потоком, Райна купалась в ней.

Я вырвалась из воспоминаний с воплем, и кто-то еще вопил — это был Грегори. На одну страшную секунду я открыла глаза, ибо так сильно было воспоминание, что я не могла отличить его от реальности. Но когда ко мне вернулось зрение, он был цел, он отползал от меня, от общего воспоминания. Это был один из талантов Райны — делиться своим ужасом.

Я все еще чувствовала тугое мясо во рту, вкус крови и каких-то сгустков. Я подползла к перилам, подтянулась и отдала все, что в этот день съела.

Кто-то подошел сзади, и я выставила руку назад, не убирая голову из-за перил.

— Не трогай меня!

— Анита, это я, Мерль. Натэниел сказал, что никто тебя не должен трогать из тех, кто когда-нибудь... делил экстаз с прежней лупой. Я ее не знал. Через меня она не сможет тебе повредить.

Я охватила голову руками — она была готова лопнуть.

— Он прав.

Мерль взял меня за плечи — так же нерешительно, как говорил. Я оттолкнулась от перил — и мир закружился. Мерль подхватил меня, прижал к груди.

— Все в порядке.

— У меня все еще во рту вкус мяса, крови и... Боже мой! Боже мой! — выкрикнула я, но это не помогло. Мерль держал меня крепко, прижимая руки к бокам, будто я пыталась нанести себе рану. Вряд ли я действительно пыталась, но точно сказать не могу. Столько месяцев тренировок, а Райна по-прежнему может такое со мной сделать.

Я орала без слов, снова и снова, будто могла криком выбросить воспоминание. Каждый раз, когда я останавливалась для вдоха, слышался шепот Мерля:

— Все хорошо, Анита, все хорошо.

Но хорошо не было. После того, что Райна мне показала, уже никогда не будет. Мерль отнес меня в ванную, и я не протестовала. Калеб приложил мне ко лбу мокрое полотенце, не сказав ни слова подковырки. Тоже чудо, конечно, но не то, которое нам нужно.

Райна исчезла, довольно хохоча. Боже, как я ненавижу эту бабу! Я ее уже убила, вряд ли я могла бы что-нибудь еще с ней сделать, но мне хотелось. Хотелось, чтобы она мучилась, как мучились жертвы у нее в руках, но, пожалуй, уже поздно.

Доктор Лилиан посветила мне в глаза лампочкой, попросила последить за ее пальцами. Очевидно, я плохо справилась, поскольку она осталась недовольна.

— Ты в состоянии шока, Анита, и Грегори тоже. У него был небольшой шок до того, как ты начала, но черт с ним.

Я заморгала, попыталась навести глаза на фокус. Взгляд ни на чем не мог остановиться, будто весь мир дрожал, но так не могло быть. Может быть, только я дрожала? Не знаю. Я цеплялась за одеяло, в которое меня завернули, свернулась на белой кровати с многоцветными подушками и не могла согреться.

— Что ты говоришь, док?

— Говорю, что сейчас шансов у Грегори меньше, чем пятьдесят на пятьдесят.

Я заморгала, заставляя себя глядеть на нее, глядеть в глаза, думать.

— И какие же?

— Тридцать на семьдесят скорее всего. Он свернулся на террасе на одеяле, и трясет его еще пуще, чем тебя.

Я покачала головой, и все закачалось и не хотело останавливаться. Закрыв глаза, я стабилизировала мир на миг, на секунду. Потом заговорила, не открывая глаз.

— Я видела... как он вылечился? То есть как он мог выжить... после того, что она с ним сделала?

— У нас отрастают части тела, кроме отрубленной головы, если рану не прижечь огнем. Ожоги не заживают, если не удалить полностью обожженные ткани, фактически нанося новую рану.

Она говорила зло и горько. Такой рассерженной я ее еще не видела.

— Что с тобой? — спросила я.

Лилиан опустила глаза, чтобы не встречаться, со мной взглядом.

— Я дежурила в ту ночь, когда она проделала это с Грегори. Я видела это не в воспоминании, а в натуре.

Я покачала головой — и пришлось уткнуться головой в колени, чтобы прекратить это движение.

— Док, с мунином это не воспоминание, это действительность. Как... как фильм, только ты — на экране.

Я обхватила руками колени и отчаянно попыталась не вспоминать, не переживать заново то, что только что испытала. Наконец-то я набрела на такое, что даже я не могу переносить спокойно. В какой-то степени утешительная мысль — есть черта, которую я не переступила.

— Если я сейчас форсирую у Грегори превращение, он скорее всего погибнет, — сказала доктор Лилиан.

Я ткнулась лицом в колени и сказала, прижимая рот к толстому одеялу:

— Я могу еще раз попробовать.

— Никто не попросит тебя снова вызвать эту гадину.

— Анита!

Это был Натэниел.

Но не его голос заставил меня поднять голову, а сильный и горький запах свежего кофе. Натэниел протягивал мне мою любимую чашку с пингвиненком, и от нее шел пар. Я взялась за нее покрепче и не сразу поняла, что обжигаю себе ладони. Не паникуя, я вернула чашку Натэниелу. Он взял, и я уставилась на свои розовые, красные, обоженные руки. Ожоги первой степени, а я не ощутила жара, пока не было поздно.

— Черт побери, — сказала я тихо.

— Я принесу льда, — сказала Лилиан и вышла. Мы остались вдвоем.

Натэниел присел передо мной, осторожно, чтобы не пролить кофе. Мерль и Черри неслышно вошли в гостиную, пока я разглядывала свои покрасневшие ладони. Черри села на диван рядом со мной. Она оставалась голой, но это было не важно. Все вообще было не важно. Мерль остался стоять, и я даже не потрудилась на него поднять глаза. Мне были видны только носки его ботинок.

— Натэниел сказал, что ты коснулась его зверя, когда искусала ему спину, — сказала Черри.

Я заморгала, посмотрела в ее светлые глаза. И кивнула. Был такой ослепительный момент, на самом деле уже после того, как я его обработала, когда его зверь заворочался под прикосновением моей силы, и я точно знала, что могу его позвать, могу заставить Натэниела перекинуться. Я продолжала кивать, так что пришлось заставить себя остановиться.

— Да, я помню.

Лилиан вернулась и приложила мне к рукам мешочки со льдом.

— Попытайся хоть несколько минут себе ничего не повредить. Я пойду к Грегори.

Она вышла, оставив мне лед и трех леопардов.

— Если ты коснулась зверя Натэниела, то есть шанс, что сможешь вызвать и зверя Грегори.

— Вряд ли, — мотнула я головой.

Черри схватила меня за локоть:

— Анита, не разваливайся! Ты нужна Грегори.

Сквозь мое оцепенение пробилась первая струйка злости.

— Я, блин, уже все, что могла, на фиг сделала!

Она отпустила мою руку, но глаз не отвела.

— Анита, пожалуйста, послушай. Мерль думает, что у тебя хватит силы вызвать зверя Грегори даже до твоего первого полнолуния.

Я прижала к груди мешок со льдом. От резкого холода в голове прояснилось.

— Я думала, это невозможно до первой перемены.

— Я был бы дураком, Анита, — сказал Мерль, — если бы попытался предсказать, что для тебя возможно