делать: приседая рядом с телами, на самой границе извилистой лужи крови.
Мне очень не хотелось подходить ближе, но все же я, неглубоко дыша, опустилась рядом. Когда работаешь с Эдуардом, всегда есть некоторый элемент состязания, кто кого достанет. Он знал, что меня подташнивает, и потому, собака, заставил подойти ближе.
Я вгляделась в зрелище бойни и действительно попыталась обнаружить следы когтей. Я предположила, что они есть, будто разум их подставил в картину. Но были ли они на самом деле?
Олаф опустился рядом со мной, все равно возвышаясь как башня. Но не в этом было дело, а в том, что он придвинулся так близко, что наши ноги почти соприкасались. Я не могла отодвинуться, сперва не встав, чтобы не задеть край кровавого месива. А встать означало бы признать, что мне неловко. И тут мне пришла в голову мысль:
— Ты помнишь, как я сказала в морге, что не могу думать, когда ты так близко?
— Да, — ответил он своим низким голосом.
— Так вот, ты не мог бы пристроиться с той стороны от Теда, а не рядом со мной?
— Ты хочешь сказать, что я тебя отвлекаю?
— Да.
У него губы дернулись, но если это и была улыбка, то он встал и сумел ее скрыть, потом обошел Эдуарда с другой стороны. Когда он отошел, мне стало легче думать. Вообще-то не такое уж улучшение, как могло бы быть.
Я заставила себя по-настоящему всмотреться в рваные края тел.
— Черт, — сказала я и встала — не потому что хотела отодвинуться, а потому что колено у меня повреждено, и невозможно долго сидеть на корточках, чтобы оно не начало ныть. Так что я встала, но продолжала рассматривать тела. Больше меня не тошнило, страха тоже не было — я работала. Так всегда бывает: когда подавишь отвращение и эмоции, можно смотреть, думать и делать выводы.
— Я думаю, ты прав. Следов от когтей не вижу, похоже, их просто разорвали на части — будто какой-то гигант это сделал.
Эдуард плавным движением встал:
— Как мальчишка — крылья у мухи.
— Вы о чем? — спросил Хупер.
— Следов оружия не вижу, — сказал Олаф и тоже встал.
— Ликантропы не разрывают людей на части человеческими руками, — сказал Бернардо. — В человеческом облике ими не настолько сильны. Я прав?
— Думаю, что прав, хотя вопрос спорный. Одна из причин, по которой ликантропы ведут судебные битвы за право быть профессиональными спортсменами. Если смогут доказать, что в человеческом облике ликантропия дает им лишь небольшое преимущество, может, и выиграют.
— Причина, по которой это неизвестно, состоит в том, что когда доходит до драки, они как все — пускают в ход все, что можно, — ответил Бернардо. — Если оборотень может вырастить когти на руке, он это сделает — по крайней мере чтобы убрать двух копов.
— Это логично.
— То, что это логично для нас, — сказал Эдуард, — еще не значит, что для того гада тоже имело смысл.
— И вы совершенно искренне заявляете, что у нас в Вегасе есть другой одичавший ликантроп? — спросил Хупер.
— Что-то у вас тут есть в Вегасе, помимо Бендеса, — ответила я.
— Насколько ты уверена?
— Пусть их осмотрит судмедэксперт, — сказал Эдуард. — Может, мы просто не видим следов. Может, когда тела отмоют… — Он пожал плечами.
— Вы в это не верите, — ответил ему Хупер.
Эдуард посмотрел на меня, я покачала головой:
— Не верим.
— Значит, непонятно, был Бендес нашим клиентом или спятил по иной причине? И тогда нам надо и других тигров допросить? И правда ли, что наша единственная ниточка, ведущая к главному гаду, оборвалась на Бендесе?
— Превосходные вопросы, — сказала я.
— Но превосходных ответов у тебя тоже нет, — заметил Хупер.
Я сделала глубокий вдох — и это была ошибка. Так близко от свежих трупов этого делать не стоит.
Еще раз победив взбунтовавшийся желудок, я спокойно ответила:
— Да, сержант Хупер. Ответов у меня нет.
Я снова оказалась в одной из допросных Вегаса, но в этот раз по другую сторону стола, а на той стороне сидела Пола Чу — та самая тигрица, что так послушно встала на колени у себя во дворе, ожидая, чтобы полиция ее отвела в тюрьму. У нее, кстати, были серьезные отношения с Мартином Бендесом. Совпадение? Полиция в них не верит. Совпадение есть преступление, которое еще не раскрыто — кроме тех случаев, когда это не так. Если ты во что-то не веришь, это еще не значит, что это что-то — неправда.
Полу Чу была ненамного меня выше — пять футов пять или шесть дюймов. Белокурые волосы коротко подстрижены, но достаточно длинные, чтобы где-то закручивались локоны, и понятно, что если дать им расти, они будут волнистыми. Брови под цвет волос, а глаза самой светлой голубизны, которую мне приходилось видеть. Такие светлые, что почти белые. Косметика дополняла бледность кожи и подчеркивала глаза, выделяя их цвет. Она была так бледна, что с ненакрашенными глазами казалась бы незаконченной, как тесто, которое еще нужно испечь. А накрашенная — красива и хрупка, как первое дуновение весны.
Красивые глаза с приподнятыми уголками посмотрели на меня. И ничего в них не было хрупкого. Почему это она своего бойфренда не оплакивает? Очень просто: она не знает, что он убит. В эту комнату ее привели до фейерверка. Я сидела напротив и знала, что она любила убитого — и я ей не говорила. Берегла до момента, когда это будет полезно на допросе. Сука я после этого? Возможно. Но после того, что я видела на месте преступления, это меня мало интересовало.
— Вы так и будете сидеть и меня разглядывать? — спросила она наконец, и ее голос сочился враждебностью.
— Мы ждем кое-кого, — ответила я, сумев даже улыбнуться, хотя не была готова дотаскивать улыбку до глаз.
Эдуард, опиравшийся на дальнюю стенку, улыбнулся ей очаровательно:
— Вы уж простите за неудобства, миз Чу, но знаете, как это бывает.
— Нет, — ответила она. — Я не знаю, как это бывает. Я знаю, что полиция взяла мой дом под наблюдение, потом явилась и увезла меня. Очевидно, меня подозревают в зверском убийстве наших местных полисменов и истребителя.
Я на это отреагировала, чуть напрягши плечи, но она почувствовала, увидела. И пульс у меня зачастил слегка.
— Кто вам такое сказал?
Она улыбнулась, и у нее улыбка тоже не дошла до глаз.
— Значит, именно поэтому я здесь.
— Мы вам этого не говорили, миз Чу, — возразил Эдуард очаровательным голосом Теда.
— А вам и не надо было, она вот среагировала.
И тигрица уставилась на меня всей тяжестью светлых глаз.
Глядя в тигриные глаза на человеческом лице, я почувствовала струйку страха — или это был адреналин? Она хотела меня напугать, но адреналин не слишком хорошо действует, когда у тебя внутри сидят звери, как мохнатые пассажиры, подобранные на дороге.
Я закрывалась щитами изо всех сил. Настолько плотно, чтобы она не углядела, что я не совсем человек. Интересно было бы знать, могу ли я закрыться настолько плотно, чтобы Пола Чу сочла меня
