или сорок – все, что было в флаконе.
– Чепуха! Зачем бы я стала делать такие глупости?
– Не знаю, – ответил он.
Ей, видимо, хотелось, чтобы он скорее ушел, – она этого даже не скрывала.
– Не стала бы я это делать, – повторила она. – Ни за что на свете.
– Хорошо, пусть будет по-твоему, – ответил он.
– Как сказала леди, – добавила она и снова углубилась в чтение сценария.
– Что сегодня в дневной программе? – спросил он устало.
Она ответила, не поднимая головы:
– Пьеса. Начинается через десять минут с переходом на все четыре стены. Мне прислали роль сегодня утром. Я им предложила кое-что, это должно иметь успех у зрителя. Пьесу пишут, опуская одну роль. Совершенно новая идея! Эту недостающую роль хозяйки дома исполняю я. Когда наступает момент произнести недостающую реплику, все смотрят на меня. И я произношу эту реплику. Например, мужчина говорит: «Что ты скажешь на это, Элен?» – и смотрит на меня. А я сижу вот здесь, как бы в центре сцены, видишь? Я отвечаю… я отвечаю… – она стала водить пальцем по строчкам рукописи. – Ага, вот: «По-моему, это просто великолепно!» Затем они продолжают без меня, пока мужчина не скажет: «Ты согласна с этим, Элен?» Тогда я отвечаю: «Ну, конечно, согласна». Правда, как интересно, Гай?
Он стоял в передней и молча смотрел на нее.
– Право же, очень интересно, – снова сказала она.
– А о чем говорится в пьесе?
– Я же тебе сказала. Там три действующих лица – Боб, Рут и Элен.
– А!
– Это очень интересно. И будет еще интереснее, когда у нас будет четвертая телевизорная стена. Как ты думаешь, долго нам еще надо копить, чтобы вместо простой стены сделать телевизорную? Это стоит всего две тысячи долларов.
– Треть моего годового заработка.
– Всего две тысячи долларов, – упрямо повторила она. – Не мешало бы хоть изредка и обо мне подумать. Если бы мы поставили четвертую стену, эта комната была уже не только наша. В ней жили бы разные необыкновенные, занятые люди. Можно на чем-нибудь другом сэкономить.
– Мы и так уж на многом экономим, с тех пор как уплатили за третью стену. Если помнишь, ее поставили всего два месяца назад.
– Только два месяца? – Она остановила на нем задумчивый взгляд.
– Ну, до свидания, милый.
– До свидания, – ответил он, направляясь к выходу, но вдруг остановился и обернулся. – А какой конец в этой пьесе? Счастливый?
– Я еще не дочитала до конца.
Он подошел, взглянул на последнюю страницу, кивнул головой, сложил сценарий, вернул его жене и вышел на мокрую от дождя улицу.
Дождь уже почти перестал. Девушка шла посередине тротуара, подняв голову, и редкие капли дождя падали на ее лицо. Увидев Монтэга, она улыбнулась.
– Здравствуйте.
Монтэг ответил на приветствие, затем спросил:
– Что это вы делаете? Еще что-то придумали?
– Ну да, я же сумасшедшая. Как приятно, когда дождь падает тебе на лицо! Я люблю гулять под дождем.
– Мне бы не понравилось – ответил он.
– А может, и понравилось бы, если бы попробовали.
– Я никогда не пробовал.
Она облизнула губы.
– Дождик даже на вкус приятен.
– Всегда вам хочется что-то пробовать. – сказал он. – Хоть раз, да попробовать.
– А бывает, что и не раз, – ответила она и взглянула на то, что прятала в руке.
– Что там у вас? – спросил он.
– Одуванчик. Последний, наверно. Вот уж не думала, что найду одуванчик так поздно осенью. Теперь нужно его взять и потереть под подбородком. Слышали когда-нибудь об этом? Смотрите! – Смеясь, она провела цветком у себя под подбородком.
– Зачем?
– Если останется след – значит, я влюблена. Ну как?
Что было делать? Он взглянул на ее подбородок.
– Ну? – спросила она.
– Желтый стал.
– Чудесно! А теперь проверим на вас.
– У меня ничего не выйдет.
– Посмотрим. – И, не дав ему опомниться, она сунула одуванчик ему под подбородок. Он невольно отшатнулся, а она рассмеялась. – Стойте смирно!
Оглядев его подбородок, она нахмурилась.
– Ну как? – спросил он.
– Какая жалость! – воскликнула она. – Вы ни в кого не влюблены!
– Нет, влюблен.
– Но этого не видно.
– Я влюблен, очень влюблен. – Он попытался вызвать в памяти чей-нибудь образ, но безуспешно. – Я влюблен, – упрямо повторил он.
– Не смотрите так! Пожалуйста, не надо!
– Это ваш одуванчик виноват, – сказал он. – Вся пыльца сошла вам на подбородок. А мне ничего не осталось.
– Ну вот, я вас расстроила? Я вижу, что расстроила. Простите, я, право, не хотела… – она легонько тронула его за локоть…
– Нет-нет, – поспешно ответил он. – Я ничего.
– Мне нужно идти. Скажите, что вы меня прощаете. Я не хочу, чтобы вы на меня сердились.
– Я не сержусь. Так, чуточку огорчился.
– Я иду к своему психиатру. Меня заставляют ходить к нему. Ну я и придумываю для него всякую всячину. Не знаю, что он обо мне думает, но он говорит, что я настоящая луковица. Приходится облупливать слой за слоем.
– Я тоже склонен думать, что вам нужен психиатр, – сказал Монтэг.
– Неправда. Вы этого не думаете.
Он глубоко вздохнул, потом сказал:
– Верно. Я этого не думаю.
– Психиатр хочет знать, почему я люблю бродить по лесу, смотреть на птиц, ловить бабочек. Я когда-нибудь покажу вам свою коллекцию.
– Хорошо. Покажите.
– Они то и дело спрашивают, чем это я все время занята. Я им говорю, что иногда просто сижу и думаю. Но не говорю, о чем. Пусть поломают голову.
А иногда я им говорю, что люблю, откинув назад голову, вот так, ловить на язык капли дождя. Они на вкус, как вино. Вы когда-нибудь пробовали?
– Нет, я…
– Вы меня простили? Да?
– Да. – Он на минуту задумался. – Да, простил. Сам не знаю почему. Вы какая-то особенная, на вас обижаешься и вместе с тем вас легко простить. Вы говорите, вам семнадцать лет?
– Да, будет через месяц.