Мамлюки несколько неуверенно топтались у подножия трона.
Шендерович пожал плечами.
— Ты уж извини, друг, — сказал он, — но в Ираме должен быть только один царь!
— Да на фиг мне этот Ирам! Миша, я же только хотел…
— Взять его, — вновь махнул рукой Шендерович, — измена!
Один из мамлюков, самый, видимо, отважный, сделал неуверенный шаг, поставив ногу на первую ступень престола.
Раздался отвратительный, режущий уши, скрежет.
Гиви съежился под балдахином.
Лев у первой ступени поднялся на дыбы и зарычал, распялив серебряную зубастую пасть, а вол как-то похабно вильнул задом и металлическим копытом въехал в коленную чашечку мамлюка. Тот покатился со ступеньки, подвывая и держась за разбитое колено.
Мамочка, ужаснулся Гиви, эта тварь таки сломала ему ногу!
Остальные мамлюки тоже завыли и начали подпрыгивать, сверкая зубами и саблями, но при этом не сходя с места.
— Миша! — Вновь завопил Гиви с высоты престола, — да отзови же их!
Шендерович, нахмурившись, рассеянно обрывал лепестки роз на макушке.
— Как ты туда залез? — спросил он наконец, вполне рассудительным тоном.
— Да понятия не имею! Отзови этих бандитов, Миша!
— Ладно! — Шендерович хлопнул в ладоши, и мамлюки с облегчением перегруппировались и застыли, выстроившись в две шеренги по бокам престола.
Ну и дела! — ошеломленно думал Гиви.
— Спускайся, — велел Шендерович.
— Миша, ты не рассердился? — опасливо спросил Гиви.
— Нет. Спускайся.
— Они меня не тронут?
— Не тронут, слезай.
— А ты меня не тронешь?
— Нет, если ты объяснишь, как туда залез.
Гиви понятия не имел, как он туда залез, но на всякий случай судорожно закивал головой.
— А…
— Да слезешь ты или нет? — возопил Шендерович, теряя терпение, — а то, учти, я сам поднимусь, и спущу тебя по этим чертовым ступенькам!
— Ладно-ладно, — торопливо произнес Гиви и осторожно начал спускаться. Звери благожелательно глядели на него рубиновыми глазами.
Шендерович наблюдал за ним, постепенно увеличиваясь в размерах.
Перспектива менялась — мамлюки, сверху такие безобидные, выстроились угрюмым частоколом; самому маленькому из них Гиви едва доставал макушкой до подбородка. Они, не мигая, глядели на Гиви налитыми кровью глазами. Гиви сжался и втянул голову в плечи, но от этого лучше себя не почувствовал.
Он стоял на нижней площадке, озираясь и моргая. Почему на вершине было так светло? И почему тут так неуютно?
— Ну? — спросил Шендерович, величественно маяча в образованном мамлюками проходе.
— Что — ну, Миша? — печально отозвался Гиви.
— Что ты такое сделал с престолом? Там правда есть рычажок?
— Какой рычажок? Я не нашел никакого рычажка. Там есть лев!
— Льва, — холодно сказал Шендерович, — я заметил.
Он задумчиво потеребил губу.
— Ты ж понимаешь, — сказал он наконец, — если бы ты хотя бы оступился… Но ты не оступился!
— Не оступился, — грустно подтвердил Гиви.
— Ну, тогда извини, друг!
Он вновь хлопнул в ладоши. Мамелюки перестроились и взяли Гиви в кольцо.
— Миша! — проблеял Гиви, — что ты делаешь, Миша! Что люди скажут?
— Какие люди? — удивился Шендерович, — где ты видишь людей?
— Вот эти… Черные…
— Ничего не скажут, — успокоил его Шендерович.
Он щелкнул пальцами. Ближайший к Гиви мамелюк раззявил розовый рот и Гиви увидел обрубок языка, трепыхавшийся лягушкой за белыми оскаленными зубами.
— Они к тому же и неграмотные, — благожелательно кивнул Шендерович, — так что никакой утечки информации не будет, друг мой Гиви.
Гиви выпрямился и, насколько мог, расправил плечи.
— Это нехорошо, Миша, — сказал он укоризненно.
— Как ты верно заметил, о, мой незадачливый спутник, это Восток. Коварство. Интриги. А я — царь царей! Я выше общепринятых норм!
Он вновь хлопнул в ладоши.
— В темницу его, — сказал Шендерович и безразлично отвернулся.
Гиви вздохнул. Вздох вспорхнул под каменные своды и растворился во мгле.
Будь проклят этот Ирам!
Нет, на престоле было здорово. Он, Гиви, отчетливо помнил это ощущение — словно кто-то держит тебя на могучей ладони и возносит ввысь, и ты большой и сильный, а остальные все — маленькие и слабые. Он разговаривает с тобой, этот престол. Он рассказывает о великих деяниях, о сокрушительных армиях, о пламени пожарищ, о рушащихся городах и развевающихся знаменах…
Гиви почти что понимал Шендеровича.
Но еще престол рассказывал и о мудрости, и о праведном суде, и о далеком храме, возносящем ввысь свои колонны, о храме с аметистовым полом, о храме с заповедной комнатой, где в лучах нестерпимого белого огня обитает Бог, о комнате, скрытой завесой. Тихим голосом рассказывал престол о рунных стадах и тучных полях, о долинах, полных света, о виноградниках, где бродят лисы, о козьем сыре и смоквах и о женском смехе в тени олив.
Наверное, этих речей Миша и не слышал…
Гиви пошевелился. Он чувствовал настоятельную потребность немножко погреметь цепями, но цепей не было — ноги его были схвачены деревянными колодками, а руки свободны. В подземелье было нечем греметь.
У всех дворцов, думал Гиви, есть подземелья. Наверху — свет, льющийся сквозь высокие окна, и сияние золота и самоцветов, и придворные, облаченные в шелка, и отвага, и доблесть, и сила… А внизу — лишь сырые своды, с которых капает вода, и мрак, и гниющая солома…
Рядом кашлянули.
Гиви нервно оглянулся.
Он бы подпрыгнул, но ему мешали колодки.
— Человек, — сказал скрипучий голос, — он как дворец. В нем есть потайные комнаты и темные казематы и сводчатые залы… разумеется, иногда попадаются люди, которые как храм… и если там и есть потаенная комната, то в ней обитает Бог. Но таких благословенных мало…
— Э… — осторожно спросил Гиви, — ты кто?
— Узник, — сказали из мрака.
— И давно ты тут сидишь?
Гиви совершенно отчетливо казалось, что, когда его бросили сюда каземат, был пуст.
— Что для любящего время? Что для познающего время? Я был здесь всегда. А ты кто?
— Несчастный, — со вздохом сказал Гиви.
— Несчастье преходяще, — заметил собеседник.
— Только не мое, — возразил Гиви, — я — человек невезучий. Вот, жил я жизнью скромной, без
