много, а головы метали под двор Мстиславского. В то же время производил царь Иван Васильевич и посадил царем на Москве Симеона Бекбулатовича (крещеного татарина, касимовского хана) и царским венцом его венчал, а сам назвался Иваном Московским и вышел из города, жил на Петровке; весь свой чин царский отдал Симеону, а сам ездил просто, как боярин, в оглоблях, и, как приедет к царю Симеону, ссаживается от царева места далеко, вместе с боярами'.
Действительно, до нас дошли грамоты, в которых от имени великого князя Симеона всея Руси делаются разного рода земские распоряжения как от имени царя, царь же Иоанн называется государем князем московским. Симеон, впрочем, не более двух лет процарствовал в Москве; по словам летописи, он был сослан отсюда Иоанном, который дал ему Тверь и Торжок.
Разделение на опричнину и земщину оставалось; но имя опричнины возбуждало такую ненависть, что царь счел за нужное вывести его из употребления: вместо названий „опричнина' и „земщина' видим названия: двор и земщина; вместо: города и воеводы опричные и земские – видим: города и воеводы дворовые и земские. Между тем казни продолжались по разным поводам: по поводу нашествия крымского хана, когда Мстиславский признался, что он с товарищами привел его; по поводу болезни и смерти невесты царской; погибли старые бояре – знаменитый воевода князь Михайла Воротынский, которого мы видели уже прежде в заточении в Кирилло-Белозерском монастыре, князь Никита Одоевский, Михайла Яковлевич Морозов, князь Петр Куракин и другие менее значительные лица. Курбский говорит, что Воротынский был подвергнут пыткам по доносу раба, обвинявшего его в чародействе и в злых умыслах против Иоанна; измученного пытками старика повезли в заточение опять на Белоозеро, но на дороге он умер'.
Что ж, за все рано или поздно приходится платить. Иоанн Грозный тоже платил. Благодаря опричнине у царя оказались развязанными руки, и он сладострастно карал всех, кто представлялся ему недостаточно благонадежным. Но, образно говоря, захлебнувшись этой кровью, Иоанн Грозный, вполне вероятно, ощутил безмерность своей ответственности за содеянное им. Мы, конечно же, не можем утверждать это со всей уверенностью (недаром же говорят в народе, что чужая душа – потемки). Однако нельзя не обратить внимание на своеобразную деталь, что приводится С. Соловьевым: '…в последние восемь лет его жизни мы не встречаем известий о казнях'. Отсутствие казней, впрочем, отнюдь не отменяло проявлений кипучего царского темперамента, отличавшегося двойственностью невероятной: 'Современные русские свидетельства говорят, что Иоанн до конца жизни оставался с одинаким настроением духа, одинаково скор на гнев и на опалы'.
Но, как бы то ни было, опричнина была упразднена в том же 1572 году.
Часть 9. Присоединение Сибири
Наверное, вторым по важности решением, что было принято Иоанном Грозным в последние 10-15 лет его жизни, было повеление завоевать Сибирский край и присоединить его к царским владениям. Вы знаете, присоединение Сибири – это событие вообще из разряда чудесных! Замечательнее всех сказал о нем В. Ключевский: 'В то время, когда Иоанн, имея триста тысяч добрых воинов, терял наши западные владения, уступая их двадцати шести тысячам полумертвых Ляхов и Немцев (речь, как вы понимаете, идет о крайне неудачной для Иоанна Васильевича Ливонской войне. – Г. Б.), – в то самое время малочисленная шайка бродяг, движимых и грубою алчностию к корысти, и благородною любовию ко славе, приобрела новое Царство для России, открыла второй новый мир для Европы, безлюдный и хладный, но привольный для жизни человеческой, ознаменованный разнообразием, величием, богатством естества, где в недрах земли лежат металлы и камни драгоценные, в глуши дремучих лесов витают пушистые звери, и сама природа усевает обширные степи диким хлебом; где судоходные реки, большие рыбные озера и плодоносные цветущие долины, осененные высокими тополями, в безмолвии пустынь ждут трудолюбивых обитателей, чтобы в течение веков представить новые успехи гражданской деятельности, дать простор стесненным в Европе народам и гостеприимно облагодетельствовать излишек их многолюдства. Три купца и беглый Атаман Волжских разбойников дерзнули, без Царского повеления, именем Иоанна завоевать Сибирь'.
Право, лучше и не скажешь!
Но у этого грандиозного присоединения была своя история, достаточно примечательная. В сущности, все началось в сложный период времени между захватом Казанского и Астраханского царств и знаменовало собой первый этап в освоении Сибири. В пику тем современным авторам, которые предпочитают фокусировать свое внимание исключительно на скандальных подробностях, связанных с именем Иоанна Грозного, мы хотим особо подчеркнуть, что уже сама идея о Сибири лишний раз говорит о русском царе как о дальновидном стратеге. Казалось бы, пало Казанское царство, идет успешная война, итогом которой станет падение уже Астраханского царства… Впору спокойно почивать на лаврах. Тем более что в то время параллельно и с переменным успехом шла Шведская война и вот-вот должна была начаться крайне затяжная и фатальная для Руси еще одна война – Ливонская.
Государство может успешно сражаться со своими противниками лишь при наличии крепкого и надежного тыла. Таким тылом во мнении Иоанна Грозного была Сибирь. Этот край издавна привлекал тех русских, что были наслышаны о его богатствах и стремились добиться процветания – пусть даже в изрядном отдалении не только от Европы, но и цивилизации. С другой стороны, Сибирь – в некотором роде – явно стремилась к альянсу с Русью. С. Соловьев пишет: ' В генваре 1555 года пришли, говорит летопись, послы к царю от сибирского князя Едигера и от всей земли Сибирской, поздравили государя с царством Казанским и Астраханским и били челом, чтоб государь князя их и всю землю Сибирскую взял в свое имя и от всех неприятелей заступил, дань свою на них положил и человека своего прислал, кому дань сбирать'.
Как ни был обременен государственными делами царь Иоанн, но подобное посольство никак не мог обделить своим вниманием. 'Государь пожаловал, взял князя сибирского и всю землю в свою волю и под свою руку и дань на них положить велел; послы обязались за князя и за всю землю, что будут давать с каждого черного человека по соболю и по белке сибирской, а черных людей у себя сказали 30 700 человек. Царь отправил в Сибирь посла и дорогу (сборщика дани) Дмитрия Курова, который возвратился в Москву в конце 1556 года вместе с сибирским послом Бояндою'.
И тогда же проявились первые проблемы. 'Дани Едигер прислал только 700 соболей, об остальной же посол объявил, что воевал их шибанский царевич и взял в плен много людей, отчего и мехов собрать не с кого. Но Куров говорил, что дань было можно собрать сполна, да не захотели, вследствие чего царь положил опалу на Боянду, велел взять у него все имение, самого посадить под стражу, а в Сибирь отправил служивых татар с грамотою, чтоб во всем исправились'. Политика железной царской длани немедленно принесла свои плоды.
'В сентябре 1557 года посланные татары возвратились с новыми послами сибирскими, которые привезли 1000 соболей да дорожской пошлины 106 соболей за белку; привезли и грамоту шертную с княжею печатью, в которой Едигер обязывался быть у царя в холопстве и платить каждый год всю дань беспереводно'. Казалось бы, отныне все должно пойти как по маслу. Только разве можно было ожидать от Едигера долгосрочной лояльности? Будучи жестко прижат однажды, он подчинился силе. Однако смирения его не могло хватить надолго. Он немедленно принялся выгадывать для себя варианты.
'Едигер поддался с целию иметь помощь от русского царя против своих недругов или по крайней мере сдерживать их страхом пред соседственными народами, в особенности богатыми мягкою рухлядью.
В числе тамошних Российских всельников были и купцы Строгановы, Яков и Григорий Иоанникиевы, или Аникины, коих отец обогатился заведением соляных варниц на Вычегде и (если верить сказанию иностранцев) первый открыл путь для нашей торговли за хребет гор Уральских. Пишут, что сии купцы происходили от знатного, крещеного Мурзы Золотой Орды, именем Спиридона, научившего Россиян употреблению счетов; что Татары, им озлобленные, пленили его в битве, измучили и будто бы застрогали
