самостоятельная женщина, а вот она — нет. Я не могу бросить малышку пяти лет, у которой умерли родители и от которой только что брезгливо отказались ее венценосные родственники».

Габсбурги еще вспомнят о Маренн. В недоумении они снова будут пожимать плечами и ломать голову: Мария-Элизабет фон Кобург Заальфельд… Ее сватают за английского наследного принца и за сына германского императора, да кто она такая, откуда взялась? Ах, эта… Так она же того, головой больна! В австрийской династии много других принцесс — выбирайте на вкус…

Но накануне мировой воины два монарха Европы, английский король и германский кайзер, пожелали видеть женой наследников своих престолов именно внучку «полоумного» Рудольфа, как наследницу самой древней ветви австрийского императорского дома, ее единственную наследницу.

И сделав хорошую мину при очень плохой для себя игре, император Франц-Иосиф вынужден был как ни в чем не бывало написать генералу Фошу, чтобы он немедленно привез эрцгерцогиню Маренн в Вену, так как «их Величество желают выдать ее замуж согласно своей воле и во благо интересов империи», — при этом он, конечно, имел в виду своего близкого союзника, Германию.

«Я привозил ее к Вам однажды, — дерзко ответил всемогущему монарху республиканский генерал Фош, — она, помнится, не понравилась-Вашему Величеству. Принцесса Маренн в равной степени принадлежит как Австрии, так и Франции. Если Ваше Величество припоминает, то отец ее был французом. Франция воспитала ее. И Франция решит, кому отдать ее руку, исходя из интересов Франции, Ваше Величество». Таким образом, Германия была отвергнута.

А посланником английского дома в Версаль приехал тогда Уинстон Черчилль. Он привез юного английского принца познакомиться с его будущей женой — генерал Фош предпочел для Маренн Англию. Потому что так, он считал, выгодней для Франции, потому что громы мировой войны уже слышались вдалеке, хотя гроза еще не разразилась.

Маренн очаровала юного принца, и ей он тоже понравился. Каково же было отчаяние юноши, когда он узнал в восемнадцатом году, что принцесса фон Кобург-Заальфельд никогда не сможет стать его женой. Она никогда не станет королевой. Она сама отказалась от принца, ради… простого художника.

Отвергнутый принц был готов простить Маренн ее и свой позор и, отрекшись от престола, жениться на ней как частное лицо. Но Маренн гордо отвергла его предложение, хотя находилась в отчаянном положении. Он все же добровольно уступил корону своим родственникам — к глубокому разочарованию своего отца, потому что без Мари-Элизабет… Он не представлял себе жизни без Мари-Элизабет. «Если не Мари—тогда никто!»

А в самый канун мировой войны, наблюдая за юной парой в Версальском парке, еще молодые Фош, Черчилль и Петэн всерьез думали, что этот брак, может быть, станет исключением в печальной традициии несчастливых королевских браков по расчету, и «дети» искренне полюбят друг друга…

Ничего подобного не произошло. Началась война. Несколько художников и поэтов, служивших офицерами-добровольцами во французской армии, подняли восстание в 1918 году. Они хотели защитить Республику Марианны и ее революционные ценности от цинизма военно-промышленной олигархии, вступавшей в сговор с противником. Их поддержали англичане; которых возглавил художник Генри Мэгон.

Призвав немцев путем братания прекратить мировую бойню, восставшие покинули окопы и вышли на нейтральную полосу, бросив оружие. В это время немецкий генерал, который накануне попал к англичанам в плен и которого Генри отпустил ради маленького сына, оставшегося без матери в Кельне, вопреки всем договоренностям начал наступление своей дивизии на Париж.

Тот незабываемый момент изменил не только ход мировой войны, но и частную жизнь Маренн бесповоротно. Что было делать генералу Фошу? Тогда, имея шестнадцать лет от роду, Маренн не понимала своего приемного отца. Теперь, конечно, она думает по-другому.

Что было делать генералу Фошу, командующему войсками Антанты, перед наступлением немцев: открыть фронт и впустить противника в столицу, когда до победы оставалось всего несколько шагов? Или открыть огонь и защитить Францию, а под огнем погибнут те французы и англичане, которые оказались на нейтральной полосе?

Долг, благодаря которому Фош записал свое имя в историю золотыми буквами, восторжествовал, и генерал защитил Францию, он победил… Осколки артиллерийских снарядов смертельно изуродовали Генри. Маренн бежала к нему под обстрелом… французских стволов — он падал на землю, истекая кровью. Она подхватила его, она тащила его под градом снарядов к своим.

А кто они были теперь, свои? Свои навсегда превратились для него в чужих. Она слышала, что именно тело Генри Мэгона хотел выбрать Маршал, чтобы похоронить как Неизвестного солдата под Триумфальной аркой в Париже. Но потом передумал, потому что Генри был англичанином, и предпочел ему француза — друга Аполлинера, погибшего в тот же страшный день.

Он знал, что виноват, великий Маршал Фош. Он очень надеялся, что Франция простит его — победа все спишет. И Франция простила. Только Маренн не простила своего приемного отца. Она ушла от него, отказавшись от громкого имени, от наследства, от будущей королевской короны, отказавшись от Франции.

А дальше? Дальше Вы знаете, герр оберштурмбаннфюрер… Училась в Америке, растила сына… Приехала в Вену, в двадцатых годах после смерти Фоша снова вернулась в Париж… Взяв за руки обоих своих детей, она поднялась по лестнице Дома инвалидов, где находилась его усыпальница. Она показала ему сына. Мальчик, в жилах которого текла кровь императорской династии Австрии, родился в богадельне, среди нищих, и у его убитой горем семнадцатилетней матери даже не было во что его запеленать. Никто не помог ей в ту пору…

А Серт писал ее знаменитый портрет, воплотивший Великую Победу. О ней слагали легенды и стихи, ее превозносили как Марианну Первой мировой — она же уплывала на корабле к берегам далекой и неизвестной ей Америки, чтобы никогда, никогда не возвращаться назад.

Что только не приходилось ей делать в Америке, чтобы прокормить себя и своего ребенка, чтобы заработать на обучение. «Императорская девочка с императорской судьбой», как называли ее в Париже, императорскими ручками мыла котлы на кухнях, собирала мусор, выносила помои, чистила овощи. Хорошо, что Генри оставил ей на ребенка по завещанию немного денег. Но при этом он не забыл упомянуть и всех своих прежних любовниц, и среди них — Коко Шанель, так что Штефану достались от папы «кошачьи слезки».

В Америке, в Университете Чикаго, она впервые услышала Зигмунда Фрейда, когда он путешествовал по Соединенным Штатам с курсом лекций, и вскоре отправилась к нему в Вену…

— Тогда, в Париже, перед самой свадьбой граф Анри де Трай проиграл меня в карты… — призналась Маренн, чтоб уже не оставлять недоговоренностей. — Я разорвала помолвку и уехала из Парижа. Вот потому… Потому я не вышла тогда замуж. Я до сих нор не могу понять, как он смог так поступить и как посмел потом предстать передо мной! Не могу понять, не могу простить, и боль не утихает до сих пор, когда я вспоминаю ту осень, — говорила она с горечью. — Несмотря на все ужасы, которые мне пришлось пережить в лагере, та боль острее и ощутимее — она не притупляется с годами. А теперь… — Маренн вздохнула и остановилась перед крыльцом — прогулка подошла к концу.

— Что ж, теперь я согласилась на все, и все должна принять безмолвно и покорно. Я готова…

— Ничего страшного Вас не ожидает, — ответил ей Скорцени негромко.

Она заметила, что ее рассказ о прошлой жизни произвел на него впечатление, но он счел бестактным высказывать свое мнение — просто принял к сведению.

— Та осень позволила нам впервые встретиться друг с другом, — продолжил он, — и, может быть, это к лучшему, что все так случилось в Париже. По крайней мере, здесь Вы защищены и ничто больше не должно Вас тревожить.

— Защищена? Кем? — спросила Маренн, не поворачиваясь. — Гестапо?

— Мной, — он произнес спокойно и уверенно. — Мне кажется, я доказал Вам это недавно, мадам…

Маренн молча вошла в холл, сбросила манто. Она слышала, что он идет за ней. Подняла голову, взглянула… Оберштурмбаннфюрер стоял рядом: высокий, сильный, непоколебимый как скала, затянутый в черный мундир, красиво облегающий его мускулистую фигуру, перехваченный тугими ремнями по талии и через плечо, в начищенных до блеска сапогах…