овечьей шкуре. Одного только не учел режиссер – когда зрители видели очаровательную шпионку, им трудно было отрешиться от симпатий к заокеанской стране. Вместо ненависти к Америке Александров вольно или невольно вызывал симпатию. А ведь перед завзятым «американофилом», выросшим на голливудской закваске, стояла противоположная задача. Когда 5 марта 1946 года У. Черчилль произнес речь в Фултоне, была официально объявлена холодная война. Советская пропаганда старалась придать огласке тайные связи бывших союзников с нацистами, разоблачить «план Маршалла» и другие коварные происки американцев. Сценарий давал материал для работы в таком направлении.
Последние дни войны. Советские воины встречаются с американскими. На восточном берегу реки стоит наш мужественный генерал и наблюдает, как братаются союзники, солдаты двух армий. Глядя на эту картину, его адъютант мечтательно произносит: «Вот так могли бы жить люди всего мира… Так дружно, доверчиво». – «Да, могли бы, – отзывается генерал, – если бы им не мешали».
В это же время на противоположном берегу стоит американский генерал комичного вида. Плешивый толстячок тоже наблюдает через бинокль картину солдатского ликования и ядовито цедит окружившим его офицерам: «Посмотрите на эту идиллию, господа. Это самые тяжелые последствия войны».
Итак, акценты расставлены. Дальше можно не смотреть, все дальнейшее лишь подтверждает высказывания обоих генералов. Советские люди пришли на берег Эльбы, чтобы защищать мир и обеспечивать дружбу между народами. Они озабочены, как бы побыстрее выкорчевать в Германии корни фашизма и построить новое демократическое государство. Советская администрация восстанавливает школы, печатает учебники, обеспечивает простых людей необходимыми товарами.
У американцев противоположные цели. В первую очередь они озабочены собственной наживой. Черный рынок, спасение нацистов, офицерские пьянки-гулянки – таков их мир. Их хозяева с Уолл-стрит надеются, что новая Германия настолько окрепнет, что сможет успешно бороться с коммунизмом. Для подобной цели очень пригодятся бывшие нацисты, одного из которых старается вывезти в Америку разведчица Джанет Шервуд, легализовавшаяся здесь в качестве журналистки.
Шервуд та еще лиса – сначала искусно притворяется страдающей женщиной, разыскивающей пропавшего в военном лихолетье отца. Пускает в ход все свои чары, чтобы произвести хорошее впечатление на советского коменданта одного из немецких городов, преподносит ему белую розочку. Наверняка не один зритель поверил в искренность заокеанской красотки, думая, что между ней и майором Кузьминым возникнет большое светлое чувство. Когда же ее коварство изобличено, американка превращается в злобное и циничное существо, уверенное в своей неуязвимости, которая объясняется покровительством сильных мира сего.
Джанет Шервуд была одной из любимых ролей Орловой – актриса неоднократно подчеркивала это в своих интервью.
Впервые в Германии Любовь Петровна побывала в октябре 1947 года, проездом, когда вместе с мужем возвращалась с Венецианского фестиваля. Однажды в поезде, в вагоне-ресторане, они случайно оказались за одним столиком с американским генералом и его супругой. Те приняли Орлову и Александрова за немцев, расспрашивали их, где можно выгодно купить серебряную посуду или антикварные вещи. Вдобавок американцы вели откровенные разговоры о политике. Из слов генерала выяснилось, что США намерены превратить Германию в мощную промышленную державу, способную служить их форпостом в Европе и успешно противостоять СССР. Впечатления от той случайной встречи помогли при работе над новым фильмом.
Как всегда, Любовь Петровна поражала всех своей старательностью и работоспособностью. Она считала, что артисты обязаны все уметь, режиссеры не должны слышать от них слов «не могу» и «не хочу». Поэтому у нее и было столько травм, полученных на съемках, что не отказывалась ни от каких заданий. «Встреча на Эльбе» в отношении техники безопасности оказалась для Орловой благополучным фильмом. Случалось только испытывать физические перегрузки. Бывало, когда ближе к полночи актриса уже с ног валилась от усталости, она просительно обращалась к Александрову:
– Григорий Васильевич, мы же договаривались, что сегодня я снимаюсь только до двенадцати.
– Любовь Петровна, советские зрители ждут фильмов с вашим участием, – невозмутимо отвечал муж. – Поэтому извольте оставаться на площадке.
Режиссером по работе с актерами во «Встрече на Эльбе», так же как и в «Весне», была приглашена И. С. Анисимова-Вульф. Она постепенно стала одной из самых близких подруг Орловой. Эти женщины были похожи по характеру – обе сдержанны в своих эмоциях и поступках, обеим присущ западный лоск, который тогда редко встречался в среде интеллигенции, обе достаточно скрытны. Например, и та и другая старались не афишировать дворянское происхождение. Была некая схожесть в прошлом, носившая, если так можно выразиться, «прибалтийский» характер. У Орловой «скелетом в шкафу» был первый муж, Берзин; у Анисимовой-Вульф – второй муж, Павел Врабец, эмигрировавший в 1937 году в Таллин, в буржуазную Эстонию. Причем одна известная артистка из театра Моссовета написала об этом донос в НКВД, из-за чего Ирину Сергеевну несколько раз вызывали на допросы, интересуясь подробностями ее связи с иностранцем. Потом оставили в покое. А с той артисткой Анисимова-Вульф еще десятки лет по-прежнему работала в одном театре и никогда и словом не обмолвилась, что ей было известно, кто является автором злопыхательской «телеги».
Сближению Орловой и Анисимовой-Вульф способствовало то обстоятельство, что мать Ирины Сергеевны очень дружила с «добрым Феем» Любови Петровны – Фаиной Раневской. В свое время Павла Леонтьевна Вульф была известной провинциальной актрисой. Хотя как ученица легендарного Давыдова в школе Александринского театра могла остаться в столице, однако почему-то предпочла периферию. За ней закрепилась кличка «провинциальная Комиссаржевская» – не за провинциальность, а за то, что играла весь репертуар Веры Федоровны. Однажды на гастролях в Ростове к ней за кулисы пришла рыжеволосая 20- летняя девушка из Таганрога, мечтавшая играть на сцене. Чтобы отвязаться от настырной посетительницы, Павла Леонтьевна сунула ей первую попавшуюся под руку пьесу и предложила разучить какую-нибудь роль. Через неделю девушка пришла, сказала, что подготовила роль итальянской актрисы. Когда она сыграла отрывок из этой чепуховой пьесы, Павла Леонтьевна ахнула – столь невообразимо талантливо было исполнение. Она помогла Фаине Фельдман подписать первый договор с антрепризой. Потом Фаина взяла себе псевдоним в честь чеховской героини из любимого «Вишневого сада».
Несмотря на шестилетнюю разницу в возрасте, эти женщины дружили всю оставшуюся жизнь.
В быту у Орловой имелся свой центр притяжения – это внуковская дача, культ которой в семье установился с момента ее постройки. Здесь принимали и друзей, и деловых знакомых, и зарубежных гостей. Однако в первую очередь это было место для себя, для уединения, для отдыха, для восстановления покоя от повседневной кутерьмы. Будучи человеком публичным, Любовь Петровна очень уставала от многолюдья. После репетиций, спектаклей, гастролей, съемок с их неискоренимым бедламом было большим удовольствием очутиться в подмосковной тишине (а вот в наши дни мой товарищ, позвонивший из внуковского дома отдыха, пошутил: «Здесь так тихо, что слышно, как над головой пролетел самолет»).
Даче старались придать статус поистине райского места, которое не оскверняется даже запахом пищевых отходов. Поэтому еду готовила кухарка в московской квартире. Ничего экстравагантного – салаты, постные бульоны, биточки (Любовь Петровна ограничивала себя в калориях, что позволяло ей до последних лет поддерживать форму). Затем постоянный, работавший в семье еще с довоенных лет шофер Игнатий Станиславович Казарновский отвозил еду в судочках во Внуково. Там старенькая Ираида Алексеевна, троюродная сестра Александрова, исполнявшая обязанности экономки, разогревала еду и накрывала стол.
Жутко падкий на всякие технические новинки супруг Любови Петровны постоянно оснащал дачу вызывавшими у гостей жгучую зависть предметами: телевизорами последних марок, магнитофонами, транзисторными радиоприемниками. Григорий Васильевич всегда был в первых рядах владельцев подобных игрушек. Например, магнитофон красовался у него уже в начале января 1950 года. О таком чуде в магазинах еще не слышали, продавцы и слова такого не знали. Эта тридцатикилограммовая махина была с превеликими трудностями куплена за 4200 рублей непосредственно на заводе-производителе. Режиссер следил не только за техникой – он стал одним из первых в Москве обладателем атташе-кейса. Из других достопримечательностей в доме имелся камин, возможности которого создавать тепло демонстрировались гостям в любое время года. Поклонники животных могли полюбоваться немецкой овчаркой по кличке Кармен, выращенной в питомнике самого Геринга.
