Третьим, дьяволом; с глазами, горящими серой, как будто я пришел из ада.
— Людвик, ты пугаешь меня, — ответил он. — Ты видел Люцию? Ты уверен, что Люция была с ним?
— Что я, Люцию не знаю? — ответил я.
Тогда Земанек схватил камень с насыпи и швырнул его вверх, в сторону дороги.
— Ладно, пошли, скоро стемнеет.
Мы забрались на насыпь, и я без всякой видимой причины вдруг помчался к мосту; позади меня Земанек кричал, чтобы я остановился, подождал его; но я, не останавливаясь, побежал к туннелю, влетел в него, несся и пел:
— Скажи мне, мама, научи меня, как заполучить мне Люцию.
Я бежал на свет, но экспресс уже ушел, и я не мог понять, что передо мной больше ничего нет, кроме света; и в тот момент, когда я выбежал на свет, когда грудь разрывалась от переполнявшего ее воздуха (какая страшная боль в груди!), я увидел, что Земанек только входит в туннель.
Он смешно выглядел в начале туннеля: как тот, кому нужно пройти шагом то, что я уже пробежал.
Мы добрались до Белеса часов в девять, я купил Земанеку билет, посадил его в первый же автобус и упросил оставить меня одного. Он сопротивлялся; говорил, что не хочет ехать без меня, боялся, что я попадусь в Велесе на глаза физкультурнику с Люцией и физкультурник меня убьет; я сказал ему, что это мое дело и что мне теперь терять нечего. Я хотел любой ценой найти Люцию, отозвать ее в сторону и поговорить с ней.
Земанек уехал автобусом в девять тридцать, и я остался один. Ночь была летняя, звездная, хотя и чуть жарковатая. Я купил сигареты в первом попавшемся ларьке и пошел к главной улице, в центр.
Я был уверен, что встречу Люцию; повернул на мост, прошел мимо железнодорожного шлагбаума и очутился на пешеходной улице рядом с гостиницей «Эпинал». Я дважды прошел всю улицу из конца в конец (народу была туча, юные парочки держались за руки и целовались); все это меня распаляло, я был полон тоски и желания; но о Люции я думал уже не как о той Люции, которую я знал и какой представлял себе, а как о
— Это он. — (У меня всегда была эта способность — читать по губам.)
Я остановился, поздоровался и сказал:
— Извините, вы не позволите недолго поговорить с Люцией?
Женщина ответила:
— Конечно, молодой человек, — и отошла в сторону к витрине, сказав: — Люция, я подожду тебя здесь.
Мы остались одни; стояли и смотрели друг другу в глаза.
— Ты что тут делаешь? — спросила она.
— Приехал, чтобы увидеться с тобой, — ответил я. — Чтобы объясниться.
— Нам с тобой нечего объяснять, — сказала она.
— Люция… Где твой любовник, Люция?
— Ты ничего не понимаешь.
— Может быть, я ничего не понимаю, но я знаю, что не вернусь сегодня домой, пока мы не поговорим. Я буду ждать тебя под мостом. Отправь тетку домой и приходи.
Люция ничего не ответила, просто отошла и направилась к магазинной витрине. Взяла тетку под руку, и они затерялись в толпе.
Я пошел под мост. По дороге купил бутылку вина; сел на берегу Вардара, открыл бутылку, курил, пил вино и опять курил.
Не знаю, как долго я ждал; в какой-то момент надо мной по мосту пронесся скорый поезд из Битолы, поэтому я знал, что было около одиннадцати. «Если через час не придет, то поеду на поезде в час ночи», — подумал я.
Люция появилась около полуночи. На ней была красная юбка с белыми цветами и легкая блузка; волосы были собраны в хвост, а глаза как-то по-особенному сияли. Она подошла, села рядом со мной, и мы долго смотрели на реку. Я чувствовал облако коричного аромата вокруг ее волос.
— Вот это и случилось, — наконец сказал я.
— Что случилось? — спросила она.
— Мы с тобой вместе, — ответил я.
— Даже и не надейся, — сказала она.
— Люция, я тебя сегодня видел.
— И я тебя видела. Причем пьяным, и вообще мне это не понравилось.
— Я не про это говорю; не пытайся меня сбить; это тебе не твой обряд с физкультурником.
Она с удивлением смотрела на меня.
— Я сегодня видел тебя в джипе с физкультурником. И я хочу, чтобы ты объяснила мне, что происходит.
Она молчала. Потом выдавила:
— Он меня подвез до Велеса. Вот что произошло.
Она и сама понимала, что эта пауза, во время которой она думала, что мне ответить, была слишком длинная и придавала ее словам оттенок откровенной лжи.
Я пил вино и чувствовал, что сложилась ситуация, в которой у меня появилось преимущество, потому что я требовал от нее отчета, и ей, очевидно, было неприятно оказаться в такой ситуации.
— Ты ничего не понимаешь, — сказала она.
— Я, возможно, не понимаю, что такое здоровый народный дух, но прекрасно понимаю, что такое нездоровый секс; в джипе можно и искривление позвоночника получить. Этому ли тебя учит здоровый народный дух, Люция? — спросил я.
Она смотрела на меня, и мне казалось, что она сейчас расплачется; потом вдруг сказала, неожиданно громко:
— Это было просто небольшое собрание. Партийное.
— Ага, вот оно что! Так, значит, вы проводите партийные собрания в джипе физкультурника?
— Что ты придираешься? Мы, если хочешь знать, разговаривали о тебе.
— Вот как! — рассмеялся я. — И как разговаривали? На языке тела? И чем я заслужил честь стать темой вашего партийного разговора?
Она молчала, подперла голову рукой и смотрела на реку.
— А тогда, на Кроличьем холме, вы тоже разговаривали? — спросил я.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Какой Кроличий холм? Я никогда не была ни на каком Кроличьем холме, — сказала она ледяным тоном. И добавила: — Ян Людвик. Он требует, чтобы я на тебя заявила.
— Кому заявила, Люция?
— Ему. Директору.
И она рассказала мне, что физкультурник слышал весь разговор между мной и ею, когда она упрашивала меня, чтобы я повторил номер с лестницей, Петрунеллой и ее любовником. Сначала она пыталась меня защитить; он стал наседать на нее еще усерднее, потом то же самое повторилось на партийном собрании перед всеми; она плакала, а они, товарищи по Партии, спрашивали ее, не потому ли
