проявление верности весьма необычное!

Знай, что верность более обязательна для любящего, нежели для любимой, и соблюдение условий ее для него более необходимо, ибо влюбленный первый привязывается к любимой и идет навстречу принятию обязанности; он стремится укрепить любовь, призывает к истинной дружбе и стоит первым в числе ищущих искренней любви. Он опережает любимую, ища услады в достижении дружбы, и связывает свою душу поводьями любви, опутав ее вернейшими путами и взнуздав ее крепчайшей уздой. Но кто принуждал его ко всему атому, если он не хотел этого довершить, и кто заставил его привлекать к себе любовь, если не был он намерен заключить ее верностью тому, от кого он ее добивался?

Любимая же — только человек, к которому чувствуют влечение и к которому направляются. Она выбирает, принять или оставить, и, если приняла она, — это предел надежд, а если отвергла, то не заслуживает порицания.

Но стремление навстречу близости, и настойчивость и сближении, и готовность ко всему, чем привлекает человека согласие и искренность в присутствии и в отсутствии, — все это никак не относится к верности. Ведь для себя хочет счастья ищущий этого, и для своей радости он старается и ради нее трудится. Любовь зовет его к этому и подгоняет, хочет или не хочет он, а верность похвальна лишь у того, кто мог бы пренебречь ею.

У верности есть условия, для любящих обязательные, и первое из них, чтобы сохранял влюбленный свои обещания возлюбленной, уважал бы ее отсутствие и был бы одинаков и в явном и в тайном. Он должен скрывать зло любимой и распространять ее добро, прикрывая ее недостатки, украшая дела ее и не замечая того, что она делает по ошибке; ему надлежит принимать то, что на него возложено, и не учащать того, чего возлюбленная избегает; появление его не должно вызывать зевоту, и скука из-за него не должна стучаться в дверь. Возлюбленной же, если она любит одинаково, следует воздавать ему в любви тем же самым, а если она любит меньше, то любящий не должен заставлять ее подняться на ту же ступень, и не подобает ему воспламенять возлюбленную, принуждая ее возвыситься до одинаковой с ним степени любви.

Достаточно с него тогда скрывать свое дело, не отвечая любимой тем, что ей отвратительно, и не устрашая ее этим. Когда же случается третий исход, то есть возлюбленная вполне свободна от того, что испытывает любящий, пусть довольствуется влюбленный тем, что находит он, и пусть берет в этом деле то, что легко дается, не ставя условий и не требуя должного. Ему принадлежит лишь то, что доставило ему его рвение и что пришло к нему благодаря старанию.

Знай, что неприглядность поступков не видна тем, кто совершает их, и поэтому кажутся они вдвойне скверными людям, так не поступающим. Я говорю эти слова, не похваляясь, но следуя наставлению Аллаха, великого, славного: «Но о милости господа твоего, — вещай!» [90]. Наделил меня Аллах — велик он и славен! — верностью тем, кто связан со мной хотя бы одной встречей, и одарил меня бережностью к тому, кто встает под мою защиту, хотя бы разговаривал я с ним всего час, — и наделил в такой доле, что я благодарю и прославляю его, прося подкрепить меня и усилить во мне это свойство. Ничто так не тяготит меня, как измена, и, клянусь жизнью, никогда не позволяла мне душа и в мыслях повредить кому-нибудь, с кем была у меня малейшая связь, хотя бы и был велик грех его предо мною и многочисленны были его проступки. Меня поразило из-за этого немало бедствий, но не воздавал я за злое иначе, нежели добром, — да будет за это великая слава Аллаху!

Верностью похваляюсь я и в длинной поэме, где упомянул я о превратностях, нас поразивших, и об остановках, отъездах и разъездах по странам, постигших нас. Она начинается так:

Верностью также похваляюсь я в длинной моей поэме, которую я приведу целиком [91], хотя большая часть ее не относится к предмету книги. И было причиной произнесения ее то, что некоторые мои противники подавились из-за меня и злобно упрекали меня в лицо, забрасывая меня камнями за то, что я поддерживаю своими доказательствами ложное, — они были бессильны возразить на то, что я сказал, поддерживая истину и людей ее, и завидовали мне. И я сказал свою поэму, обращаясь в ней к одному из друзей моих, человеку с умом. Вот стих из нее:

Оттуда же:

Оттуда же:

Оттуда же:

Оттуда же:

Как верность — одно из благородных качеств и достойных свойств, так и измена принадлежит к качествам порицаемым и неприятным. Изменником называется лишь тот, кто изменил первый, а тот, что платит изменой за подобное же, хоть и равен ему по сущности дела, — не изменник и не достоин за это порицания. Аллах — велик и славен! — говорит: «Воздается за дурное дело делом дурным, подобным ему» [95], — и мы знаем, что второй поступок не есть дурное дело, но так как он однороден с первым по сходству, дал ему Аллах такое же название. Это встретится и будет разъяснено в главе о забвении, если захочет Аллах.

Так как измена часто исходит от любимых, верность их считается необычной, и то малое, что проявляют они, уравновешивает многое, исходящее от других. Я говорю об этом:

Дурной вид измены, когда у любящего есть посланец к любимой, которому он доверяет свои тайны, и посланец этот старается расположить любимую к себе, чтобы та предпочла его любящему.

О таком человеке я говорю: