теперь все иначе. Люди с материка боятся появляться здесь, торговля совсем заглохла. Особенно трудно пришлось моей семье, гончарное дело развалилось, а муж умер от горя, оставив меня с шестью детьми на руках подыхать с голоду. А во всем виновны ваши сестры, потому что притащили на нашу голову этого проклятого охотника на ведьм и французского короля.

От таких слов у Мири вспыхнуло лицо, но ответила она спокойно:

– Мои сестры не изменницы и не ведьмы. Я очень сожалею и сочувствую вам, мадам, но если вы хотите обвинить кого-нибудь, то вините меня. Только я виновата в том, что слишком доверяла не тому человеку, в том, что не остановила Ле Балафра, когда могла.

Несмотря на то что Мири презирала себя за это, она даже теперь не могла думать о нем как о ненавистном Ле Балафре, но только как о Симоне… Симоне Аристиде.

– О да, я вас обвиняю, – сказала мадам Алан.

Хотя остальные женщины глядели на Мири настороженно, а мадам Гриве пыталась успокоить свою подругу, мадам Алан подошла в ней ближе. Девушка почувствовала, как от нее исходит злоба, словно горячая темная волна.

– Здесь ни у кого больше не хватит смелости сказать вам это, но ни вам, ни этой маленькой потаскухе, которую вы защищаете, на этом острове больше не место.

– Жаль, что вы так думаете, мадам. Но остров Фэр – мой дом, и мадемуазель Моро тоже. Мы с ней никогда отсюда не уйдем.

Мири глядела в глаза женщины не моргая. Мадам Алан первая отвела взгляд, проворчав:

– Мы еще увидим.

Она пошла через поле, уводя за собой остальных. Осталась только мадам Гриве. Теребя пальцами бахрому платка на груди, она серьезно посмотрела на Мири.

– Не обращайте на Жозефину внимания, госпожа. Ей сильно досталось в жизни, и она часто говорит совсем не то, что думает.

– Мадам Алан просто высказала то, что думают все.

– Не все. – Мадам Гриве отважилась коснуться рукава Мири. – Вы, наверное, считаете, что все забыли то добро, которое вы сделали для острова Фэр. Но многие из нас помнят прежние дни, и мы рады видеть нашу госпожу среди нас.

– О нет, мадам, – воскликнула Мири. – Я вовсе не хозяйка острова Фэр. Это моя сестра Арианн.

– Знаю, дорогая. Такая добрая и мудрая женщина, как госпожа Арианн, была настоящей целительницей. Молюсь, чтобы однажды она к нам вернулась. Но ваш дар исцелять больных животных столь же велик, как ее способность помогать людям. Мы все слышали, как вы оживили корову Помфрэ.

– Нет-нет! Она не умерла, просто была сильно больна. Просто это было…

– Чудо! – радостно улыбнулась ей мадам Гриве. – Вы обладаете огромной силой волшебства. Слава о вас разошлась даже на материке. – Маленькая женщина заговорщически прошептала: – Мы прозвали вас Хозяйкой леса.

От негодования у Мири сжалось сердце. Хозяйка леса? Прекрасно. Вот тебе и клятвы Арианн не привлекать к себе внимания. А она тут всего полгода. Не успела она переубедить мадам Гриве, что выздоровление коровы – результат разумного ухода и лечения, как до них донесся пронзительный крик мадам Алан:

– Лоретта!

Заметив отступничество своей подруги, она сердито позвала ее. Мадам Гриве отскочила от Мири, сделав быстрый реверанс.

– Я… я просто хотела, чтобы вы знали об этом, госпожа.

– Благодарю, мадам. Но я не госпожа. Всего лишь…

Но мадам Гриве уже ушла, догоняя остальных женщин. Мири вздохнула. Несмотря на доброту Лоретты Гриве, она не сожалела, что та ушла, потому что восхищение женщины было ей столь же непривычно, как враждебность мадам Алан.

Теперь, когда конфликт миновал, у Мири появилось неизбежное чувство, которое она всегда испытывала при любых вспышках гнева или жестокости. По всему ее телу прошел озноб, нервы задрожали, словно струны, задетые грубой рукой, вызвавшей их нестройное звучание.

Она обхватила себя руками, глядя туда, где мирно пасся Вилоу. Ей захотелось сесть на пони и уехать в тишину леса, чтобы восстановить в себе гармонию. Она почти забыла про Кэрол, пока не услышала рядом ее голос.

– Наконец-то избавились от этих старых гарпий. Они чуть не порвали мою шаль, которую связала для меня бабушка перед самой своей смертью. Если бы я могла наслать на этих идиоток оспу, я бы сделала это не задумываясь: устроила бы так, чтобы их носы покрылись бородавками, а задницы – фурункулами.

Рот Кэрол брезгливо искривился, когда она отряхивала грязь со своей любимой шали. Но, заметив, что Мири повернулась и смотрит на нее, завернулась в шаль и гордо подняла подбородок. На ее бледном заплаканном личике ярко проступили веснушки и свежий синяк под глазом. При трогательно юном лице взгляд ее пронзительно голубых глаз был не по возрасту взрослым.

– Полагаю, вы ждете, что я буду благодарить за то, что вы за меня заступились, – заносчиво произнесла она. – Но это было не обязательно. Я сама могу за себя постоять.

– Уверена, что можете, мадемуазель.

Другая бы удивилась дерзости девушки, но Мири слишком привыкла к тому, что ее дикие подопечные оскаливались на нее от страха и обиды. Большой опыт научил ее, когда можно приблизиться, а когда лучше поостеречься. Она вынула из-за пояса носовой платок и протянула его девушке. Кэрол подозрительно посмотрела на лоскут ткани.