Во Францию? Тоби не знал, как реагировать на подобную авантюрную затею. Ей было всего восемнадцать, и она едва ли понимала, каков путь в Королевскую академию.

– С кем ты говорила?

– Я буду отсутствовать всего полгода. Наверху заскрипели половицы.

– Я буду в хорошем протестантском доме в Париже. – В каком? – перейдя на шепот, спросил он. – Каким образом ты найдешь такой дом? Кто будет с тобой?

– К Рождеству я вернусь с ребенком.

– Нет!

– О, милый глупый Тобиас. Я не скажу, что он наш.

Он посмотрел на нее таким встревоженным взглядом, что она в своем невменяемом состоянии только рассмеялась.

– Я уже сказала Мери, что хочу усыновить подкидыша.

– Ты не должна этого делать, ты слышишь меня? Моя жена во сто раз умнее, чем ты думаешь.

– Нет, бедняжка Тоби, она в тысячу раз глупее, чем ты думаешь. Во всяком случае, сегодня утром я сказала ей, что решила остаться старой девой и усыновить ребенка.

– Ты ступаешь по тонкому льду, девочка.

– Не будь так холоден со мной, Тоби.

– Я не холоден. Я просто потрясен тем, что ты это с кем-то обсуждаешь. Что ответила тебе моя жена?

– Что ж, я уверена, что ты сам можешь представить, как это было. Прежде всего она должна была выпить чашечку чаю. Потом ей надо было подумать об этом, словно перед нею не поддающаяся решению головоломка. Для этого ей нужно было помолчать, и молчала она ужасно долго, но наконец сказала: она уверена в том, что в английских приютах для подкидышей запрещено отдавать детей на воспитание старым девам.

– Она права.

– Разумеется, она права, милый. Она обдумала это, понимаешь? Вот почему она всегда все обдумывает. Она ужасно боится ошибиться, особенно в твоем присутствии. Я тогда спросила ее, как она думает, во французских приютах для подкидышей тоже такие правила, она ответила, что не знает, но иностранцы способны на самые странные поступки.

– Дорогая Лиззи, я никогда не оставлю тебя. Лиззи нахмурилась.

– Конечно. Мы никогда не покинем друг друга.

– Мери будет первой, кто узнает, что это твоя плоть и кровь. Разве ты не понимаешь, как это оскорбит ее веру в жизнеполагающие основы?

Он не понял, слышала Лиззи его слова или нет, но что-то, сказанное им, явно рассердило ее, и теперь она смотрела на него с неприязнью; он решил, что это лучший момент вернуть ей колье. Он положил его на стол, как некое доказательство.

– Я потрудился ради тебя, – сказал он.

– Ради меня?

Она вопросительно вскинула брови и, взяв колье, обмотала его вокруг кисти. Какое-то время она повертела его на своей руке, как браслет, то в одну, то в другую сторону, словно любовалась, как отражается в камнях свет свечи.

– Так что же мне делать, Тобиас?

– Уже ночь. Сейчас не время. Лиззи молчала.

– Это все, что ты можешь мне сказать? – Она положила колье на стол. – Сейчас не время?

– Нет, – воскликнул Тоби. – Это не все, что я хочу тебе сказать. У меня есть план, но прежде я должен поговорить с Мери.

– А со мной ты не можешь обсудить это? – воскликнула Лиззи, и глаза ее гневно сверкнули.

– Пожалуйста, Элизабет. Прошу тебя, говори потише.

– И когда же у вас, сэр, найдется время собраться с мыслями и поговорить с матерью вашего ребенка?

У него, разумеется, не было никакого плана. Он раздобыл сто восемнадцать фунтов и шесть пенсов, но четкого плана у него не было.

– У меня есть жена, – взмолился он, – завтра, став слугой каторжника, я должен заработать деньги, отданные за возврат колье.

– Когда же ты откроешь мне свой план? – Она говорила, не понизив голос, забыв об осторожности. – Как долго ты собираешься заставлять меня одну думать обо всем в таком состоянии, когда у меня голова идет кругом?

Когда Тобиас встал, Лиззи осталась сидеть, опустив плечи в полном отчаянии.

– Я займусь этим, – сказал он. – Можешь положиться на меня.

Повернувшись, он стал подниматься по лестнице, где на площадке увидел жену. У нее было странное лицо.