маленькими глазками.

– И все же мы не уступим его мистеру Фиппсу, – наконец заключила экономка.

– Он сам не смог сделать прическу. Я сделал ему ее, – обратился Констебл к дворецкому.

– Мистер Мэггс согласился стать субъектом научного опыта. Не так ли, мистер Спинкс? Ваш лоб? – Миссис Хавстерс обратилась к Мэггсу. – Мистер Отс хочет его измерить?

– Конечно, мэм, – насмешливо промолвил мистер Констебл, – ведь вы его уже всего измерили?

– Не испытывайте мое терпение, мистер Констебл.

– Это не так уж трудно сделать, мэм.

Миссис Хавстерс посмотрела на мистера Спинкса.

– Дело в том… – начал он, – дело в том, сэр…

– Дело в работе, – закончила за него миссис Хавстерс, – и я более не вижу для вас необходимости оставлять мистера Констебла в услужении.

В кухне воцарилась гробовая тишина.

– Совершенно верно, – промолвил наконец Спинкс и со стуком опустил кочергу меж своих башмаков на пол, а затем посмотрел строгим немигающим взглядом на своего лакея. – Совершенно верно. В нем нет необходимости.

Было очевидно, что Констебл никак не ожидал такого поворота событий. Медленно поднимаясь из-за стола, он все еще держал в руке чайную ложку. Его красивое лицо застыло в полном недоумении.

– Мистер Спинкс… сэр? Мистер Спинкс, сэр, ведь вы меня знаете?

Мистер Спинкс снова постучал кочергой.

– Я знаю вас, сэр.

Констебл вытянулся, подняв голову, но Мерси видела – да и все тоже, – какими впалыми стали его щеки, а в глазах было отчаяние.

– Сэр… вы увольняете меня? – Его гордой выдержке никак не соответствовал дрожащий голос. – Мистер Спинкс, неужели вы забыли? Позвольте мне напомнить вам, сэр, относительно проблемы с моими бумагами…

Во время всех этих разговоров и перебранки в кухне Джек Мэггс словно отсутствовал, занятый своими мыслями, но сейчас он, сделав два шага вперед, стал рядом с Эдвардом Констеблом.

– Мистер Констебл и я, – заявил он. – Это пара.

И к великому удивлению Мерси, он улыбнулся миссис Хавстерс.

– Мы как две колонки, поддерживающие книги на полке, не так ли, миссис Хавстерс? Одна без другой не может существовать.

Нелегким делом было стоять на запятках мчащегося экипажа, изображая из себя две фигуры из немецкого фарфора, проносящиеся как ангелы небесные над грязью и отбросами лондонских улиц.

И все же, когда утром следующего дня – то есть во вторник, 14 апреля, – два выездных лакея направлялись в конюшню, Джек Мэггс, не дожидаясь инструкций, сам встал на свое место на запятках; он не попросил кого-либо показать ему, как чуть посвободнее согнуть колени, высоко вскинуть подбородок и, главное, не прозевать момент, когда следует соскочить с запяток до остановки экипажа. Даже Эдвард Констебл, всегда у всех находивший недостатки, был поражен, как безукоризненно выполнил все Джек Мэггс.

Их первая совместная поездка была в библиотеку патентов на Чансери-лейн. И хотя это была не какая- то срочная поездка, а всего лишь очередное удовлетворение желания хозяина – на сей раз поглядеть на чертежи нового вспомогательного двигателя, экипаж мчался на бешеной скорости, обгоняя все другие экипажи и повозки с таким риском и надменностью, что даже самые задиристые кучера Лондона – а их было большинство на улицах города – уступали дорогу красивому фаэтону с золотым львом на дверце. Для Эдварда Констебла стало очевидным, что его хозяин действительно получил «подарок» в лице второго лакея.

У патентного отдела библиотеки Констебл, открыв дверцу, помог хозяину сойти; тот, благополучно обойдя лужу, быстро засеменил вверх по ступеням крыльца. Один вид Перси Бакла, эсквайра, с его впалыми щеками и утиной походкой обычно портил настроение лакея. Для него было своего рода пыткой обслуживать и повсюду сопровождать такого безродного простолюдина, как его хозяин, но в это утро Эдвард Констебл почти не думал о мистере Бакле. Его мысли были заняты его сотоварищем, вторым выездным лакеем, хотя умение того справляться со своей работой занимало в раздумьях Констебла самое малое место.

Лакеи стояли рядом на пешеходной дорожке, ведущей к входу в библиотеку. Их разделяло всего несколько дюймов, но Мэггс все время старался сохранять дистанцию. Это раздражало Констебла, для которого чувства вины и благодарности стали теперь непосильным грузом.

– Вы занятный парень, – начал он.

Мэггс повернул к нему свое невозмутимое лицо, на котором ничего нельзя было прочесть.

– Если я поступил с вами не по-дружески, – продолжил Констебл, – собственно, здесь ни к чему «если», потому что я именно так с вами и поступил…

– Это все в прошлом. Забудьте.

– Мой друг умер. Это сделало меня несчастным и злым, а когда я чувствую себя таким, то говорю то, о чем потом сожалею.

– Тогда больше не говорите.